История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН
КУЛЬТУРНЫЙ КОД
Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.
Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.
Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.
Нина Владимировна
Совершенно особое место в моей жизни занимала супруга Арама Ильича Нина Владимировна Макарова. Композитор, очень своеобразный, со своим почерком, со своей какой-то внутренней мелодикой, очень глубоким нутром…
И вот, как ни странно, я совсем молодая еще девушка удивительно понимала ее творчество. Мне нравились ее произведения, она мне много играла их.
Вот мы вдвоем, и она мне играет свои романсы, отрывки из опер. Например, опера «Мужество» на сюжет романа Веры Кетлинской. Тогда этот роман гремел, а впоследствии был создан фильм. Опера была написана для Большого театра. Она написала оперу «Зоя» на сюжет Маргариты Алигер о Зое Космодемьянской, где тоже было много трагической глубокой музыки… Но больше всего меня потрясали ее миниатюры, ее романсы, песни, где в небольших сюжетах, как музыкальных, так и словесных, выражались человеческие очень глубокие чувства. Вот, например, романс «К другу». Вы знаете, прошло столько лет, я давно не играла и не слушала этот романс, но я могла бы его спеть даже сейчас. Настолько сильно я была тогда увлечена внутренним миром этой, безусловно, незаурядной женщины, «Мой друг, ты далеко, но ты всегда со мной…». Или такая простая песенка «Бежит дорожка», но такая настоящая, она так точно рисовала картину происходящего после войны… Вот идет воин по дорожке, и его встречают знакомые хлебные поля, нивы, дома, птицы, знакомый воздух, это все замечательно передавалось в музыке… Еще была песня «Огонек» на очень известный текст. На этот же текст существовала другая песня, очень популярная, ее пели в Советском Союзе. А тетина песня была чуть-чуть сложна для массового исполнения, но очень нежная, проникновенная, и я с удовольствием пела эту песню тоже…
Я с гордостью сейчас смотрю на ноты, которые надписаны мне рукой Нины Владимировны. Очевидно, все-таки она чувствовала, что я была искренне просто влюблена в ее творчество, в ее музыку…
Дорогая тетя Нина! Свидетелем скольких событий в моей жизни Вы были! Как я бывала с Вами откровенна в плане своих личных дел, и Вы иногда рассказывали мне о каких-то очень красивых романтических моментах Вашей жизни, о своей любви к моему дорогому, любимому дяде Араму.
Когда Вас не стало, из нашей жизни ушло что-то очень значительное, незаменимое, светлое… Эта потеря — громадное горе и для дяди Арама, и для Карена, и, конечно же, для меня.
Я, наверное, первый раз вот сейчас рассказываю вслух о том, как Вы мне были дороги с чисто даже творческой стороны. Ваше творчество всегда меня глубоко трогало и волновало. Мы с Вами вдвоем музицировали часто, этого никто не знал. Вы садились за рояль, я стояла рядом с Вами и пела Ваши романсы. Сначала начинали петь Вы, я вступала позже, и Вы были очень рады, когда я это делала. Спасибо Вам за эти прекрасные годы, за Вашу доброту и любовь ко мне.
Я с удовольствием и с большой радостью вспоминаю Ваших родителей, к которым Вы относились совершенно потрясающе. Вы — эталон дочери, безумно любящей своих родных. Это можно возвести в какой-то культ, потому что именно так надо относиться к своим родным, как относились Вы, особенно к маме и папе, к Нине Альбертовне, глубокоуважаемой мною, и Владимиру Алексеевичу.
Я никогда не забуду один случай. Вас с Арамом Ильичом не было в Москве. Я провела вечер в ресторане с моим старшим двоюродным братом, и он проводил меня домой, но только до дверей подъезда. Подъезд был освещен, ничего страшного, я вошла, и вдруг кто-то на меня набросился… Вы знаете, передать это чувство даже сейчас очень страшно. Я так начала кричать на весь подъезд. Я кричала до одури! Он сначала пытался зажать мне горло, очень сильно держал меня за плечи, а потом испугался, испугался моего крика, наверное…
В промежутках своих невероятных криков я слышала, как закрываются все двери в подъезде, то есть никто не собирался прийти мне на помощь. И это было настолько явно, когда слышишь, как замок закрывается, вместо того, чтобы открыться. Если бы он меня долго и подробно убивал, никто бы в этом подъезде так и не появился. Мне стало страшно, но я так кричала и так сопротивлялась… Это был молодой и видимо не совсем опытный паренек, который, искренне недоумевая, вдруг сказал: «Чего ты кричишь-то так, дура…», — кинул меня на ступеньки и ушел. Я поднялась кое-как, приехала на четвертый этаж в квартиру дяди и слышу на пятом этаже, где жили Ваши родители, как Владимир Алексеевич зовет меня: «Лелечка, это вы, Лелечка, что случилось?!», я говорю: «Да, я, я…». Он тут же спустился, стал подробно меня расспрашивать, в чем дело, что, как, дал мне воды, потом повел на пятый этаж. Мы сидели вместе, чаевничали, он меня успокаивал… Я была потрясена удивительным отношением, заботой, теплотой и любовью, которой окружил меня этот пожилой человек.
Когда я об этом рассказала Вам, как один Владимир Алексеевич пожилой человек вышел на площадку, ждал меня, и если бы я кричала с первого этажа «Владимир Алексеевич, помогите!», он бы пришел, прилетел бы… Вы мне тогда сказали замечательную фразу: «Вот видите, Лелечка, это старая закалка…». Вы с такой любовью и гордостью говорили о своем отце, что я не могу забыть этого. Я дружила с Владимиром Алексеевичем и с Ниной Альбертовной и горжусь этим. Горжусь, еще и потому, что они были очень дороги Вам…
Папа
Папа, как я уже говорила, целая жизнь в моей жизни, особая внутренняя моя жизнь! Любимый, ласковый, нежный, дорогой папа… И не только потому, что это папа, в конце концов, родители всегда дороги, наверное, всем детям. Но мой папа…
Его любовь давала все, что было мне всегда необходимо в жизни. Все мои знания, интеллект, внутреннее состояние, направленность на творчество, на искусство, литературу, музыку…
Я все получила от моего папы. Я боготворила отца, просто боготворила! Мама даже часто ревновала. Вы знаете, детский эгоизм такой, скорее неосознанная детская жестокость что ли, когда спрашивали: «Кого ты больше любишь, папу или маму?», — я без всякого стеснения говорила: «Папу!», — а мама в это время присутствовала. Конечно, она правильно реагировала, но я потом поняла — какую боль я ей причиняю, зачем…
Но я безумно любила отца! Безумно! Я не помню ни одного случая наших с ним споров или столкновений, а если делалось какое-то замечание, это был траур для меня! Папа чтоб мне что-то не так сказал, я даже специально вспомнить, наверное, не смогу ничего…
Папа! Папа — это музыка, опера, литература, драматургия, театр… Я всем обязана своему отцу!
Никогда не забуду, что-то случилось у нас в семье, толи какой-то скандал, толи… Не помню сейчас, я даже не хочу останавливаться на этом… Это было в день моего рождения 2-го мая. Как-то готовились встретить этот день, но все сорвалось. Что-то, видимо, очень весомое произошло, и папа мне сказал: «Ничего, мы с тобой вечером пойдем в оперу на «Севильского цирюльника»! Мы пойдем, и я тебе все расскажу, пойдем обязательно!».
В первый раз я с ним пришла на «Севильского цирюльника». В антрактах он мне рассказывал, объяснял, каких певцов он слушал до этого, как это все было, хотя наш спектакль в Ереване тоже оказался очень достойным и интересным. Я точно не помню исполнителей… По-моему, Нар Ованесян, вот он и пел партию Дона Базилио… Да, он замечательно пел! Нар Ованесян наш выдающийся бас. Еще, если не ошибаюсь, Айкануш Даниэлян, наша соседка, у нее лирико-колоратурное сопрано… Собственно, она и моя тетка Тушик Хачатурян были тогда два лирико-колоратурных сопрано. Обе такие толстушки… А может быть еще кто-то, не помню…
Я прекрасно помню Сазандарян в опере «Аршак II» — это уже другая эпоха. Когда Татевик Сазандарян спела партию Парандзем, тетя моя Тушик Хачатурян пела Олимпию… И вообще, эта опера, музыка, это было что-то невероятное, а сама Татевик Тиграновна — красивая, величественная…
Конечно же, с приходом в наш Оперный театр Гоар Гаспарян началась совершенно потрясающая новая эпоха. Она была действительно королевой оперной сцены во всех отношениях, настоящая примадонна! С ее приходом наше оперное искусство обрело, мне кажется, международный уровень. Она виртуозно владела колоратурной техникой. Это был настоящий взрыв! …
А вот «Севильский цирюльник» я запомнила по тому, как папа меня вывел из цейтнота, какого-то нехорошего депрессивного состояния, рассказывая мне, объясняя все. Он все знал, он все слушал, он все видел в жизни… Он был очень красивый человек, и внешне и внутренне.
Мой дядя Арам Ильич, кстати, в хорошем смысле завидовал его внешности. Папа был прекрасно сложен, худощавый, интересный мужчина с очень красивым лицом. Когда у дяди собирались высокопоставленные какие-то известные люди, очень часто у него спрашивали: «Это что, академик?»… Дядя постоянно отмечал: «Какая внешность! Какая внешность у тебя, Вагинак! Как на тебе сидит любой костюм! Вот мне бы такую внешность!», — с доссадой и восхищением всегда говорил он.
Бабушка очень любила моего папу какой-то особенной трепетной любовью. Какое-то время она с дедушкой жила в Москве с Арамом Ильичем, он всегда снимал для них хорошую квартиру рядом с собой где-нибудь. Но большую часть жизни, уже после смерти дедушки, бабушка прожила с нами в Ереване, куда мы впоследствии и переехали. Мать и сын обожали друг друга, они были очень близки, всегда трогательно было наблюдать за папой, когда он общался с бабушкой…
Папа умер буквально через четыре месяца после ее смерти… Я помню, когда все вернулись с кладбища, сидели за столом, вдруг прозвучала фраза: «Она так любила своего сына, что увела его с собой…», — как бы просто увела с собой… Это тоже страшная трагедия. Об этом я еще расскажу, обязательно…
Я к папе буду возвращаться все время, постоянно, потому что папа мой светоч, моя жизнь, мой кумир, человек, которому мне хотелось и хочется до сих пор подражать во всем! Мой очень-очень любимый папа…
Мы — дети
У каждого из братьев появились дети. У Арама Ильича дочь от первого брака и сын, у папы сын от первого брака и я, а Левон Ильич и Сурен Ильич имели тоже по одному сыну.
Сын Сурена Ильича — Карен Суренович Хачатурян, так же, как и Арам Ильич, окончил Московскую консерваторию по классу композиции у Н.Мясковского. До этого занимался у Д.Шостаковича и В.Шебалина. Он сейчас известный крупный композитор. В Большом театре идет его балет «Чипполино», у него есть замечательная соната для скрипки, которая на фестивале в Чехословакии завоевала первое место. «Белоснежка и семь гномов» — балет, тоже поставленный в Большом, танцуют все ведущие артисты театра. У него есть много сочинений малых форм, он автор ряда симфонических произведений, музыки для спектаклей, кино, мультфильмов, а также Государственного гимна Сомали, он преподает, профессор Московской консерватории… Так что, в общем, это состоявшийся большой, я бы даже сказала, выдающийся музыкант…
Я — дочь Вагинака Ильича. Я стала артисткой, прошла, конечно, сложный путь, собиралась стать музыкантом, в частности вокалисткой, но судьба распорядилась по-иному. Начинала свое образование в Щукинском училище, по семейным обстоятельствам пришлось вернуться в Ереван. Окончила уже актерский факультет нашего Ереванского театрального института. Училась у замечательного педагога народного артиста СССР Вагарша Богдановича Вагаршяна, память о котором вечна для меня. Поступила в Русский театр им. К.С. Станиславского, где и служу по сей день… Можно сказать, с успехом я проживаю свою артистическую жизнь, я народная артистка, у меня много всевозможных наград, мне по сегодняшний день очень интересно работать, каждая новая роль большой подарок судьбы, я уже так расцениваю свое творчество. Репертуар у меня громадный, разнообразный… Я расскажу об этом позднее…
У папы от первого брака был сын Беньямин Вагинакович Хачатурян, замечательный мой старший брат Бебик! Жил он в Тбилиси, но потом папа сумел уговорить его с женой Изабеллой и дочерьми Аэлитой и Мариной переехать в Ереван. Жили они поначалу в нашем доме, а потом брат получил квартиру, и они стали ереванцами. Мы очень дружили, все любили моего брата, я особенно любила его, это был потрясающий человек, ласковый, вежливый, интеллигентный, он пел бесподобно! Кстати, и у папы был замечательный голос. Как сейчас вижу его во время кутежей в нашем доме. Масса народу, и уже когда немножечко у всех становилось раскованное настроение, вдруг папа прыгал на стол и начинал петь арию Мефистофеля из «Фауста». Это было потрясающее зрелище! А брат мой пел арию Канио из оперы «Паяцы». Вот такой вот был интересный человек. К сожалению, он умер давно, это было большим горем для всех нас… С его замечательной семьей я продолжаю крепко-крепко дружить, они самые близкие и родные мне люди…
Другой мой двоюродный брат, сын Левона Ильича — Эмин Левонович Хачатурян, довольно знаменитый дирижер, народный артист России, прекрасный пианист. Окончил Московскую консерваторию по классам фортепиано у Льва Оборина и дирижирования у Александра Гаука. Дирижировал Московским областным симфоническим оркестром, а с 1965 года — оркестром Большого театра СССР. Десять лет был главным дирижером Государственного симфонического оркестра кинематографии, главным дирижером Мосфильма, записал музыку ко многим кинофильмам. Великое множество фильмов идет с его фамилией в титрах. Я даже помню, когда на экране появлялось «дирижер — Эмин Хачатурян», в зале раздавались аплодисменты…
Последние годы жизни Эмин Левонович провел в Ереване, по семейным обстоятельствам переехал сюда. Здесь преподавал в консерватории, руководил сначала Камерным оркестром радио и телевидения Армении, и очень много гастролировал заграницей, также выезжал и в Москву, и в Петербург, по другим крупным городам России… К сожалению, он тоже ушел из жизни, трагически, внезапно, умер от инфаркта у себя на даче. Это тоже большое-большое горе… Я безумно тяжело пережила его уход. Память о нем, конечно, продолжается. В Доме камерной музыки, например, состоялся вечер, играли и выступали с воспоминаниями замечательные музыканты, которые с ним работали. Незабываемый он человек, мой любимый брат…
Следующий — сын Арама Ильича Карен Арамович Хачатурян. Как я уже говорила, он окончил Всесоюзный государственный институт кинематографии. Его дипломной работой стала книга «Сарьян в театре». Он искусствовед по специальности, сам с большим юмором и с большой иронией и самоиронией, что, по-моему, очень ценно в человеке. Очень тонкий, в высшей степени интеллигентный, эрудированный человек. Он стал известным искусствоведом…
У Арама Ильича еще есть дочь от первого брака Нуне Арамовна Хачатурян. Она окончила Московскую консерваторию по классу фортепиано, теоретик, преподает в институте им. Гнесиных, прекрасный человек. Попала в русскую семью и сумела так себя поставить, что на нее просто молились муж, свекровь, свекор и вся родня! Она очень добрая и ласковая, в юные годы мы с Нункой общались и очень дружили…
Имея таких родителей, конечно, необходимо было нам всем постараться занять свое достойное место в жизни. Мы были счастливы и радовались, когда у кого-то из нас что-то получалось, любой наш успех становился событием, великой радостью для всех в нашей огромной семье.
Мы — дети братьев Хачатурянов в итоге смогли состояться, нашли себя в жизни, и я думаю, достойно и в высшей степени ответственно постарались пронести груз этой большой фамилии через всю свою жизнь…