ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Предваряя публикацию «Наша среда» предоставляет читателю возможность ознакомиться с предысторией перевода. Александр Рюсс описал её в своём рассказе «Василь из Чимана»:
«На вечерних посиделках зашёл разговор о Давиде Сасунском и Василь очень темпераментно и выказав удивительную осведомлённость, рассказал о жизни, подвигах, борьбе с Меликом и гибели от руки собственной дочери этого былинного героя Армении. Более часа, как зачарованные, слушали мы сказ Василя, речь которого сделалась вдруг напевной и порой страстной.
-«Василь, дорогой! Это же великая поэзия! Я попробую изложить эту историю доступным стихотворным размером и сделать её широко доступной русскому читателю».
С тех пор прошло более тридцати лет. Давно пора платить долги. Поэма написана и ждёт своего издателя. (Дождётся ли?)»
1. Царевна Цовинар жертвует собой, спасая Армению
О чём поведают страницы?
Несокрушимый Халифат
Мечом безжалостным границы
И на восход и на закат
Своими ордами раздвинул,
Права латиняна отринул.
Столицей мира стал Багдад.
Завоеватель Аль Мансур
Узнал, что царственный гяур
Тер-Гагик больше не боится
Меча арабского и стрел
И не согласен примириться
С уделом данника.
Посмел
оспорить грамоты эмира,
Разбить святилища кумира
И так, презренный, осмелел,
Что дочь свою, небесным ликом
Дразнящую пурпурный лал,
В гарем законного владыки,
Как данник дар, не отослал.
Ах, Гагик, Гагик, ты не прав.
Смирю войной твой дерзкий нрав.
Жемчужиной непросверлённой
Пенатам светит Цовинар,
Тая в душе небесный дар
Любви никем не разделённой.
Не стал арабский повелитель
Порывы сдерживать свои:
Я — государств объединитель,
Я — покоритель и воитель,
Армяне – данники мои!
И потому, не медля доле,
Я распалю войны пожар,
Коль не придёт, по доброй воле,
Ко мне царевна Цовинар.
Не естся Гагику, не спится.
Как,- дочь, молитвенно чиста,
Сумеет сердцем причаститься
Не верующим во Христа
Поклонникам огня и древа?
Как, по неволе, не любя,
Христом помазанная дева
Отдаст язычнику себя?
Уж лучше нищая неволя,
Позор, страданья и сума…
«Позволь, отец, я выйду в поле
И жребий выберу сама.
Готова, Господу в угоду,
Я чашу горькую испить
И этой мерою купить
Покой армянскому народу.
Когда Багдада повелитель
Дозволит верой дорожить,
Построит крепкую обитель,
Где год смогла бы я прожить
В уединеньи и моленьи,
Тогда, да будет посему,
По Божьему соизволенью,
Навек отдамся я ему».
2. Чудесное зачатие и гнев халифа
ЧУДЕСНОЕ ЗАЧАТИЕ И ГНЕВ ХАЛИФА
Присела юная девица,
Устав от пекловой жары,
У ручейка в тени скалы,
Чтоб охладиться и напиться.
Её, подобием подола,
Укрыла тёмная скала.
Убор царевна подняла,
Коснулась влаги ножкой голой,
И тут, о диво, из ручья,
Ревниво следуя наклону,
Взвилась, ударила по лону
Тугая белая струя.
Глотнула девица водицы,
Коснулась лона и чела
И, как безгрешная блудница,
От этой влаги зачала.
Тут ни убавить, ни прибавить…
Халиф, узнав расклад такой,
Неколебимою рукой
Хотел царевну обезглавить.
Вот недоверчивый какой!
«Я не виновна, Бог свидетель,-
Молила горько Цовинар,-
Дай мне родить на этом свете
Дитя, а там – готовь удар».
3. Рождение близнецов. Вояж халифа
И он смирился. Вышли сроки…
Как Шахразаду Шахрияр,
Простил её халиф жестокий,
И двух младенцев восприял.
Сын Санасар явился первым,
И, сразу следом, Багдасар…
Но пошептал халифу дервиш,
Что от детей неверной девы
Его смертельный ждёт удар.
Халиф невольно содрогнулся
И, злобу в сердце затая,
Уехал в дальние края
На много лет.
Домой вернулся, как мрачный дэв.
Утехи трона, охота, женщины, вино,
Набеги, войны, оборона
Ему прискучили давно.
Глядит, приёмыши, для славы
В устах услужливой молвы,
Давно созрели.
Величавы, как принцы,
Царственны, как львы.
Алкают* подвигов великих,
Готовят к битвам рамена.
Велела дерзкая жена
Отлить на золоте их лики.
Привычны к латам и мечу,
Коней смиряют без уздечки…
Халиф какие-то словечки
Шепнул на ухо палачу.
Но двор, в отсутствии владыки,
Утратил преданности дар.
Его приказ, по сути дикий,
Дошёл до слуха Цовинар.
Рыдая, бедная царица
Целует крест у алтаря
И молит юношей укрыться
От гнева злобного царя.
Но Санасар и Багдасар,
Резвясь с халифом на охоте,
Гоняя барсов по лесам,
Не пощадили царской плоти,
И, утопив его в болоте,
Скормили прах голодным псам.
4. Возвращение братьев на родину
ПОДАРКИ МОРСКОГО ПРАЩУРА
Так говорят,… но есть иные
Преданья этих давних лет.
Сыны, хотя и не родные,
Не погасили жизни свет
В глазах арабского владыки;
Коней достали порезвей,
Решив прародине своей
Вернуть обиженные лики.
Дед Гагик то-то будет рад
И добрым сердцем возликует,
Коль в лоно царственных палат
Вернёт двойной бесценный клад,
Внучат утраченных взыскует.
Неукротимый Санасар,
Играя, палицу резную,
Многопудовую стальную
Бросает к синим небесам
И ловит мощною рукою…
Но вот за быстрою рекою,
Порывам ветра в тон и лад,
Телами гибкими наяд
Волнуясь, как ковыль-трава,
Открылась моря синева.
Для Багдасара, вал за валом
Шквал разбивал в радужный флёр,
Рождая рёв в прибрежных скалах…
И эхо грозно рокотало,
Катясь по склонам ближних гор.
Для первородных глаз открылся
Меж волн, как будто коридор,
В конце которого светился
Огней магический узор.
Распались яростные волны
Для Санасара одного
И, высшей волей приневолены,
Вели, как посуху, его.
Средь расступившихся, покорных
Прозрачных вод стоит дворец;
Там крест сияет чудотворный
И конь, как пламя.…
О, Творец, Творец!
Он молниями кованый.
Во мгле мерцают оба глаза
Манящим сполохом топаза
И грива огненной волной,
Как крылья, льётся за спиной.
Не отыскать коня такого
Твореньям неба и земли…
Ах, этот вещий Джалали,
Подарок пращура морского.
Вблизи убор богатыря:
И булава и рукавицы,
Кольчуга рдеет, как заря,
И латы, легче крыльев птицы,
Но крепче стали,
Стрелы, лук,
Меч-молния в роскошных ножнах,
И, пахлеванов зоркий друг,
Кинжал, мерцающий тревожно
Огнём недружественных мест
И местью тайного удара…
Тут, одесную, Ратный Крест
Припал к деснице Санасара.
Поодаль бил молочный ключ.
Испивший станет так могуч
И крепок, что со злом в борьбе,
Не встретит равного себе.
Воды отведавши глоток
И помолившись на Восток,
Стал Богоявленный гиксос
Сильней, чем сказочный Колосс.
Тер — Багдасар, что волей Бога
Был так же взыскан и храним,
И тот, сумнящеся немного,
Склонил гордыню перед ним.
5. Строительство города-крепости Сасун
Пройдя вдоль быстрого потока
Ручья, что был молочно бел,
Решили братья свой предел
Поставить у его истока.
Молва сорокой полетела.
Из сёл, от каждого двора
К ним потянулись мастера —
Умельцы зодческого дела.
Трудясь на стройке целый год,
Круша базальтовые скалы
И туфы розовых пород,
Богобоязненный народ
Построил город небывалый.
В нём церковь белая стоит
И белый ключ, как сердце, бьётся.
Кто это место посетит
И из ключа того напьётся,
Тот, как бы ни был утомлён,
Вновь будет молод и силён.
Монах — скиталец неподкупный,
Покорный богу одному,
Дал имя городу сему — Сасун,
Что значит – неприступный
И яростный.
Решив судьбу его
В словах прозренья своего.
Жил без поборов и налогов.
Без войн, без вдов и без сирот
Сасунский праведный народ,
Любил правителей и Бога,
Пахал и сеял в свой черёд.
Кяманчи, сазы и дутары,
И виноградное вино,
И хлеб, и тучные отары,
И домотканое сукно –
Всё было Господом дано.
Хватало пищи на столе
Любимцам Бога, и не даром
О Санасаре с Багдасаром
Текли легенды по земле.
6. Убийство халифа
ВОЗВРАЩЕНИЕ В АРМЕНИЮ
Приснился Багдасару вещий
Сон. Молвит брату брат:
Нас призывает Халифат,
Непримиримый и зловещий.
Там Цовинар в руках неверных,
Скорей рабыня, чем жена,
Тоскует, мечется потерянно,
Ломает руки у окна.
Решим вопрос без промедленья
С дурным языческим царем;
Пленим безбожника, убьем,
Кумирен мерзкие строенья
С их алтарями для моленья
Разрушим, маму заберем…
У пахлеванов слово – дело,
Сел Санасар на Джалали,
Сел Багдасар, и пыль взлетела,
Клубясь в заоблачной далИ.
Клоня покорно долу очи,
Молили грозного царя
О том, чтоб гневался не очень,
Сынов отсутствием коря.
Но непреклонно и надменно
Халиф ответил: «Пятый год
Ждёт идол жертвы непременной», —
И Он богам юдОли бренной
Такую жертву принесёт.
Собрав у капища придворных,
Царь обнажил двуручный меч,
Чтоб пахлеванам непокорным
Лихие головы отсечь.
Тут молнией у Санасара
Сверкнул Божественный булат,
(Поднявший меч, да виноват…)
И на виновного, как кара,
Упал.
Ни торсом, ни плечами
Не дрогнул царь. Ещё жива,
Шептала что-то голова,
Вращая злобными очами.
Непобедимому лучу
Роняла жалобные пени,
Кровавя белые ступени,
Ещё грозила палачу.
Придворные подняли крик,
Но Багдасар схватил за ноги
Их идола, и в тот же миг
Разбил на жертвенном пороге
Его богопротивный лик.
Шарахнулись от силы правой
По тёмным щелям алтаря
Жрецы и евнухи царя,
Чтоб избежать судьбы кровавой.
С мольбой упали на колени,
Спасая выи от беды,
Став тише тени от воды,
Бледней, чем белые ступени.
Грехи им братья отпустили,
Забрали золота мешок
И, пригубив на посошок,
Царицу в дрожки усадили
И порысили, покатили,
Взяв курс на северо-восток
Из вотчин идолопоклонства,
Где правит сила испокон,
Где грех порочный многожёнства
Не грех, а право и закон.
В окрестностях Берд — Капутина
Пылал малиновый рассвет.
И здесь, под сенью балдахина,
Их ждал Тер-Гагик — старый дед.
Клонились царственные лозы,
Теснясь над кубками столов:
Объятья, радостные слёзы,
Долма, паныр, горячий плов.
Семь дней кутили, ели, пили,
Дарили подданных казной,
Молитвы Отчине родной
И Богу вечному творили.
7. Подарки деда
ТЕР — ГАГИК ДАРИТ ВНУКАМ НОВЫЕ ВЛАДЕНИЯ
И ОТПУСКАЕТ ИХ В САСУН
Как дар от деда, Санасару
Властитель выделил Сев-сар
И Чапах-джур, А Багдасару
Севан и крепость Кармир-сар.
Владенья рода укрепляя,
Тер — Гагик был душевно рад
Распространить их от Китая
До берегов реки Мурад.
Вписались в царство Санасара
Богохранимые места
От Ангхадзора, Сехансара
И до Батманского моста.
Молву о щедром государе
Несли герольды на щите;
Гусаны здравицы слагали
О справедливом Санасаре,
О горделивом Багдасаре,
О силе их и доброте.
Величье этого владенья
Противников вгоняло в дрожь.
И, после Дня Богоявленья,
В Сасун вернулась молодёжь.
Народ, водой по капиллярам,
Тянулся к славе их сердец.
Сюда и старец, и юнец
Текли, как скот к своим кошарам.
Проклятьем здесь не тяготел
Побор владетеля – вельможи.
Всяк жил, как сам того хотел:
Трудился — значит богател,
Был воином – годился тоже.
Раба, презренного вассала
Клеймо исчезло без следа,
И над Арменией звезда,
Как прежде, гордо засияла.
8. Дехцун-цам
ПРИЗНАНИЕ ДЕХЦУН_ЦАМ.
САНАСАР ЕДЕТ В СТОЛИЦУ КАДЖЕЙ.
Лозу калечат топором,
Чтоб гроздь весельем наливалась.
Добро бы не было добром,
Когда бы злом не оттенялось.
Любовь – недуг, как говорят,
Он беспощаден и опасен,
Влечёт, убийственно прекрасен,
И убивает, словно яд.
Царица Каджей Дехцун — цам,
Красавица и волховея,
Справляя шабаш по лесам,
Придумать способ поновее,
Как молодца свести с ума,
Не потрудилась.
Пахлевана,
Она негаданно – нежданно
Смутила строчками письма:
«Мой Санасар, моя отрада,
Я жду тебя уже давно!
Мне на скрижалях суждено
Искать любви твоей и взгляда.
Иных поклонников вчера
Я проводила со двора
Движеньем царственной руки.
Они, как мшелые пеньки,
В лохмотьях жалких, без еды
Сидят, безвременно седы,
За гранью города и ждут,
Когда случится правый суд.
Лети на крыльях Джалали
И страсть девичью утоли.
Да не открой кому секрета…
А я портрет тебе за это
С письмом заветным перешлю.
Не медли. Я, полуодета,
Обнять себя тебе велю!»
В Сасунский царственный чертог
Принёс почтовый голубок
Признанье девы Дехцун-цам
И бросил в спальню близнецам.
Но Санасар, после пирушки,
До свету длящейся, увы,
Не смог тяжёлой головы
Поднять от ласковой подушки.
А Багдасару не спалось.
Смотрел, как небо занялось
Зарёй рассветной над горою,
Как можжевельник крупный лось
Ласкает росною порою
Губами терпкими,
Как дым
Сплетает с облаком седым
Худые руки… Вдруг луна,
Лучом метнувшись от окна,
Коснулась стрелкою прямой
Конверта с розовой каймой.
От Дехцун-цамова портрета
Ума лишился пахлеван.
Порочной страстью обуян,
Невзвидел Божеского света.
Обижен бедный Багдасар.
«Я царь,- кричит,- или не царь?
Любовь и слава — всё ему!
А я? Не будет посему!»
Трясёт за плечи Санасара.
А тот, с похмелья, не поймёт,
За что его братишка бьёт,
За что преследует так яро?
Потом беззлобно дал под — дых:
«Оставь меня за — ради Бога».
И тот, сконфузившись, затих,
Лежит, скучает у порога.
Смекнув, что ссора — кутерьма
Произошла из-за письма,
Мать, обратившись к близнецам,
Просила их, с мольбой во взгляде,
Не верить ведьме Дехцун-Цам
Но, любопытства только ради,
В обитель Каджей – Медный град,
Пусть Санасар, как старший брат,
Поедет всё же к царь-девице,
А если в срок не возвратится,
Ему на выручку послать
Сасуна яростную рать,
Что Багдасар, на всякий случай,
Напружит молниевой тучей,
Разящей стрелами дождя,
Проклятых Каджей не щадя.
9. битва братьев с каджами
Была не скатертью дорога.
Вишапы, попущеньем Бога,
Лавины, оползни и тьму
Преградой ставили ему.
Здесь обезвоженной пустыней
Поля, цветущие доныне,
Завяли, прахом полегли,
Морщинами глубоких линий
На лоне выжженной земли.
Вдоль русла высохшего брода
Деревья чахлые росли.
К ним Санасар на Джалали
Подъехал.
Глядь, лежит колода
С чертами злобного урода,
С развёрстой пастью до земли.
И в пасти той — провальной яме —
Река с притоками, ручьями
Теряется, как солнца луч
В теснинах осыпей и круч.
«Воды мне,- требовал страшила,-
Ещё воды! Я весь горю!
Напиться дайте, говорю,
Мне жажда глотку иссушила».
«Однако, братец, ты и жаден,-
Наш Санасар ему в ответ,-
К таким, как ты, я беспощаден.
Будь ты четырежды неладен,
Виновник горестей и бед!
Поля оставил без питья,
Без родника и без ручья!
Мой Бог! Мой Крест!
От скверны этой,
Как ты не жалуйся, не сетуй,
Избавить мир сумею я».
Меч – молния сверкнул зарницей
И на урода, что напиться
Не мог водою всей реки,
Упала мощь его руки.
Из чрева злобного уродца,
Как под напором из колодца
Вода на лес и на поля
Рванулась, душу веселя.
Цветы, кустарники и травы,
Сады и чахлые дубравы
Под лаской влаги расцвели.
Их благодарные соцветья
Желая счастья, долголетья
Воителю и Джалали
Склонили стебли до земли.
Воздав хвалу молитвой Богу
Тер — Санасар опять в дорогу
К Дехцун пустился,
Только глядь,
Несётся дьявольская рать
Проклятых оборотней зла
Как рок, без меры и числа.
Рычат, хрипят и дико воют,
Копытами долину роют,
Закрыв дорогу в Медноград
Своими мерзкими телами.
Он молвил: «Божья сила с нами»-
И на воинственный отряд,
Как град на спелый виноград,
Как гром и молния с небес
Упал, с мечом наперевес.
Необорима Каджей сила
В бою, и как ни велика
Мощь Санасарова клинка
И ярость верного конька,
Орда их к лесу потеснила,
Чтоб там сразить наверняка.
Лютуют, Боже избави!
Четвёртый день рекою льётся
Дурная кровь, и в той крови
Завяз воитель. Остаётся
Баранолобых только треть…
Но легче биться, чем терпеть
Миазмы жуткого болотца.
Тут из-за леса, крутояра
Как барс, как лютый ягуар,
Как Божий гнев и Божья кара
Напал на Каджей Багдасар.
Смутившись, дрогнули враги,
А братья, дружные отныне,
Рубя от уха до ноги,
Их разметали по долине.
Ликуя, в терем к Дехцун-цам
Они героями явились,
И злые Каджи покорились
Непобедимым близнецам.
10. Свадьбы братьев
Развеял чары волховеи
Суровой правдой Ратный крест,
И Христианские идеи
Разнёс церковный благовест.
Дехцун очистилась от скверны,
От колдовского ремесла
И Санасара назвала
Своим супругом благоверным.
А Багдасар её сестрицу
Смутил до страсти роковой,
Оплёл посулами девицу
И заманил в свою светлицу…
Ему такое не впервой.
В Сасун вернувшись, испросили
Благословенья у Родной,
И обе свадьбы закатили
На славу, тою же весной.
На свадьбе братьев не грустили
Ни князь, ни воин, ни гончар.
Гусаны песни им святили,
Семь дней кутили, ели, пили
Из золотых заздравных чар.
Теперь оставим их на ложе,
Для славословия льстецам,
А нам Всевышний да поможет
Вам рассказать о том, что гложет,
Звучит и песенно тревожит:
О Мгере, сыне Дехцун-цам.
11. Звезда Мсра-Мелика
ОСЛАБЛЕНИЕ САСУНА.
СЫНОВЬЯ САНАСАРА. МГЕР.
Всё тлен, от мала до велика.
Звезду Багдада съела моль.
И, неизвестная дотоль,
Взошла звезда от Мсра – Мелика.
От Палестины до Мургаба
Он смог собрать, объединить,
Зачаровать, ополонить
Огнепоклонников арабов,
И под языческие стяги
Стянуть несметные войска
Приверженцев верблюжьей тяги
И злозыбучего песка.
Уродлив был и грузен телом
МелИк.
По царственным бокам
Плоть расплывалась и висела
Косыми складками, потела,
Лоснилась жиром, гнилью прела…
А веки били по щекам,
Как крылья птиц.
Чтоб что-то видеть,
Он их пришпиливал на лоб.
Любви не знал и, как Циклоп,
Мог только жрать и ненавидеть.
А как же царство Сасунид?
Оно ослабло.
Багдасару
От напридуманных обид
Взбрело, как запись говорит,
Уйти с поклоном, к янычару
И там остаться.
Санасару
послало небо сыновей:
Верго – трусливого котяру,
Огана, что, как грамотей,
Был славен и умел прегромко
Визжать и яростно орать.
А чтоб не лопнуть, не порвать
Живот раздутый, он постромки
Из шкур воловьих бинтовал,
И рта без них не раскрывал.
Горлан Оган, пачкун Верго
Кутили, спали, пили ели…
И в ратном деле не сумели
Найти призванья своего,-
Не очень, впрочем, и хотели.
Был третьим Мгер.
Прекрасней дара
Царю не мнилось, ибо он
Был властной силой наделён,
Достойной сына Санасара.
Скончалась Цовинар – хатун.
За ней в печальную обитель
Сошёл и сын её – воитель,
И вдохновитель, и ревнитель
Сасунской славы многих лун.
Тер — Мгер дитя ещё, а братья
Недальновидны, не смелы.
Скорей павлины, чем орлы.
Не брюки им носить, а платья.
12. Падение Сасуна
МЕЛИК ЗАХВАТЫВАЕТ САСУН
И ОБЛАГАЕТ АРМЯН ДАНЬЮ.
Сасун без стержня, без защиты-
Добыча лёгкая врагу.
Как волки, рыскали Мсыриты
На пограничном берегу,
И, обложив Сасун ордою,
Без боя заняли его,
Пластаясь алчною бедою
В домах трусливого Верго.
Не преуспев на поле брани,
Скрывая в тень стыдливый лик,
Опять согбенные армяне
Несут ярём позорной дани
Туда, где властвует Мелик.
13. Воспитание Мгера
КНЯЗЬ ГОРГИК ДАРИТ ЕМУ КОНЯ
Сменялись грустные денницы,
И не по дням, а по часам
Рос Мгер – любимец Дехцун-цам,
Надежда царства и царицы.
Был у Дехцун любимый брат,
Кери Торос — опора трона.
В военном деле тороват,
И в соблюдении закона.
Он подобрал святых отцов,
Чей труд – смирение и вера,
Седобородых мудрецов
И ратоборцев-удальцов
Для воспитания Тер-Мгера.
Ребёнок был богатырём,
Семи кангунов где-то ростом.
Он перерос Кери — Тороса.
Стоит – не сдвинешь впятером.
Брал лук отцовский и охотой
Свой дух и тело развивал,
Рукам покоя не давал,
Трудился до седьмого пота.
С таким-то весом, с этим ростом,
Гоняя лис, совсем не просто
С увала прыгать на увал.
Князь Горгик властвовал в Битлисе,
Имея сорок жеребцов.
Сасуна старцы на Меджлисе
Решили, что в конце концов
Давно пора ребёнку – Мгеру
Обзавестись своим конём,
Чтобы в трудах, за честь и Веру
Конь был, как друг, всегда при нём.
Лишь на хачкарах в Сасун-граде
Забрезжил луч начала дня,
Тер-Мгер пошёл с поклоном к дяде,
Надеясь выпросить коня.
Племянника князь Горгик встретил,
С собою рядом посадил,
Обнял, и радостно приветил,
И лично к стойлам проводил.
«Бери любого, кто по нраву,
Бери хоть всех, не жалко мне.
Лови дичину или славу
На быстроногом скакуне».
Чего б ещё? но лишь коснётся
Рукою молодец коня,
Тот подсекается и гнётся,
Как под косою зеленя.
Все сорок. Только в закуточке,
В тени посконного двора,
Где тучей вьётся мошкара,
Мгер видит глазки-уголёчки
Неугасимого костра.
Дрянь жеребёнок. Ножки хилы,
И хвост мочалою висит.
Стоит, как будто через силу,
Глазами жаркими косит.
«Дам по хребту, от мук избавлю
Того, кто немочен и тих.
Да, заодно и позабавлю
Достойных родичей своих», —
Подумал Мгер и приложился
К загривку слабого конька…
А тот ржанул, пружиной взвился
По стенам и до потолка.
Сучили бешеные грабки,
По стойлам яростно звеня,
И кони падали на бабки
От искромётного огня.
Мгер подивился этой встрече
И, возблагодарив Творца,
Взвалил на каменные плечи
Отчаянного жеребца.
Знать чистокровная порода,
Не обошлось без Джалали…
Кери-Торос четыре года,
От глаз завистливых вдали
Оберегал его и холил,
Кормил пшеном, поил вином,
Выгуливал ночами в поле,
Любуясь огненным конём.
Через назначенное время,
Набравшись царственных манер,
Взнуздал коня отважный Мгер
И в посеребряное стремя
Ступил бестрепетной ногою,
А стан кольчугой дорогою –
Стальною капой укрепил.
Семь лет, охотясь на дичину,
Добычу людям отдавал
И за далёкий перевал
Загнал голодную кручину.
14. Битва со львом
МГЕР ПОБЕЖДАЕТ ЛЬВА-ЛЮДОЕДА
Людей обманывает рок,
Зане присутствуя незримо.
Струится время, как песок,
Через сознание и мимо.
Благополучие и свет
Воздействуют на восприятье
Как сон, как лживые объятья,
Шепча, что не было проклятья,
И смерти не было и нет.
Известно издавна такое:
Не ходит счастье без беды,
По дружбе, аспиды вражды
Стучат ревнивою клюкою.
Господь и доброе вино!
За что сасунцам эта кара?
В амбарах сына Санасара
Исчезло хлебное зерно.
Оставив скудные столы,
Нетерпеливою гурьбою
К Тер-Мгеру, с горькою мольбою,
Явились подданных послы.
«Пусть зло на скошенном крыле
Летит от этого порога.
На небе нет превыше Бога,
Превыше Мгера – на земле.
Бесхлебье – хуже, чем враги,
С их ненасытною ордою.
Спаси, кормилец, помоги
Достойно справиться с бедою».
«Скажи мне, дядя, что за диво,-
Кери Тороса Мгер спросил,-
За что к сасунцам зачастил
Злой рок, свирепствуя глумливо?
Что это, мор, иль недород,
Иль засуха поля сгубила?
Какая дьявольская сила
Изводит добрый наш народ?»
«Аревик, всё зерно и хлеб
И на еду, и для запаса,
Везут нам Шам или Алепп
В обмен на мулов, шерсть и мясо.
Мой лао, не было бы бед
В обмене этими дарами,
Когда б не рыскал между нами
Лев – кровожадный людоед.
Засел в горах, как говорят,
На стыке всех дорог торговых,
И жрёт, каналья, всех подряд-
И мудрых, и пустоголовых.
Жуёт заслуженных людей,
Ест малышей, грызёт старушек.
Сасун оставил лиходей
Без лавашей и без ватрушек».
«А как, простите, не во гнев,
Вершится злобное деянье?
Людей терзает этот лев
Вблизи или на расстояньи?
Вблизи? ну, Господом храним,
Я в горы утречком поеду.
Задам острастки людоеду,
По-свойски рассчитаюсь с ним».
Взял меч, кольчугу, булаву
И, сотворя молитву Богу,
Верхом отправился в дорогу
Отдать визит злодею-льву.
Скрываясь под арчёвым кровом,
Лев был не сыт и раздражён.
Завидев Мгера, диким рёвом
Окрест* обрушил горы он.
Мгер, оценив размеры, зубы
И когти зверского царя,
Решил, что для его погубы
Оружье взял с собою зря.
Кольчугу снял он, булаву
С мечом оставил под скалою,
И с непокрытой головою
Пошёл бестрепетно ко льву.
«Воздай, Всевышний, по делам!»
И, укрепившись, словно камень,
Тер-Мгер схватил врага руками
И разорвал напополам.
Молва летела к Дехцун — цам:
Твой Мгер, (храни его Создатель)
Достоин славного отца,
И пахлевана — удальца
Зовут теперь львораздиратель.
Он Мсра-Меликовых бойцов
Разгонит, как собачью свору.
Свою защиту и опору
Обрёл Сасун, в конце концов.
Царица сына обняла.
Меч-молнию, доспехи мужа
И Джалали — конька к тому же
В его владенье отдала.
Чтоб защитить и оберечь
От зла Армению родную…
И ратный крест отца, оплечь,
К нему спустился одесную.
Верхом на огненном коне
Объехал Мгер свои владения.
Враги бежали без сраженья,
Признав покорно поражение
В своей грабительской войне.
15. Кери-торос сватает Мгеру Армаган
Дароносительной рукой
Армянам благостный покой
Был возвращён во искушенье.
Скрывая скукой нетерпение,
Он с ностальгической тоской
Готовил новые лишенья.
Свербит, покою не даёт
Торосу думка – лихоманка,
Как укрепить Сасунский род…
Зайдёт к сестре и, как шарманка,
Со скрипом на ухо поёт:
«Дехцун-джан, засылай гусанов
К Теваторосу в Маназкерт.
Поеду сам, возьму Огана
Для политических бесед.
Жить холостым – такая мука,
Пора племяннику к венцу,
Пока безделие и скука
Не повредили молодцу.
И отчего б, сказать к примеру,
Теваторосу не отдать
Дочь Армаган супругой Мгеру,
Красавцу и единоверу?
Кто, как не любящая мать,
Решится на такую меру,
Смиряя волю удальца,
Что вырос в холе без отца?
По царствам близким и далёким
Красой известна Армаган.
Сияет взором лунооким,
Достойный вид, лилейный стан.
Тому свидетель Божья сила –
В ней нет несовершенных черт».
Сестра с Торосом согласилась,
И он поехал в Маназкерт
Искать родства с Теваторосом,
Засватать деву Армаган,
Чьи позолоченные косы
Текут по мраморным ногам.
Вот и дворец царя – соседа.
Гостей встречают у ворот
Князья и радостный народ;
И, оказав послам почёт,
Ведут к столу их, где течёт
Неторопливая беседа.
Узнав о том, что привело
Друзей к вельможному престолу,
Теваторос склонил чело
На грудь, потупя очи долу.
«Звать Мгера сыном – это честь,
И ваши помыслы прекрасны,
Но вот досада, в деле есть
Так — пустячок, где мы не властны.
Семь лет тому, как Белый Дэв
В раскатах молниева грома
Похитил дочь мою из дома,
Украл моё «Кармир арев».
Чтоб утвердить со мной родство,
Придётся Мгеру потрудиться.
Найти врага, убить его
И с Армаган на Рождество
К родным пенатам воротиться.
16. Битва с Белым дэвом
ОСВОБОЖДЕНИЕ АРМАГАН.
КЛАД БЕЛОГО ДЭВА.
СВАДЬБА МГЕРА И АРМАГАН.
Царь Хлата злобный Белый Дэв
Жил рентой властного захвата.
Хватал в залог невинных дев
И требовал за жизни злато.
По телу бледному его,
Стократ меняя положенье,
Метались блики обновленья,
Не разрушая естество.
Не брал ни меч его, ни стрелы.
Он был как тесто, чей пробой
затягивался сам собой,
И он опять здоровым, белым
Мог продолжать смертельный бой.
Узнав о сватовстве Тер-Мгера,
Дэв шлёт к воителю гонца,
Чтоб, для острастки и примера,
С ним разобраться до конца.
На битву вызвал пахлевана,
Вполне уверенный в себе,
Решив, что поздно или рано
А сокрушит его в борьбе.
Мгер не замедлил. Через сутки
Он был у Хлатовых полян.
У ручейка
Обличьем жутких
Двух дэвов встретил пахлеван.
Был сдержан, пожелал здоровья
И блага им на много лет.
Они не дрогнули и бровью
В ответ на вежливый привет.
Просил напиться, но не дали
Воды студёной ни глотка.
Мгер осерчал. Полоска стали
Взлетела легче ветерка
И дэв повержен,
У другого
Мечом растерзанно бедро;
Он похромал под сени крова,
Забыв порожнее ведро.
Напившись, Мгер по пятнам крови
Нашел приют, где Белый Дэв
Заложницу – «Кармир арев»
Держал прикованной под кровлей
Вертепа.
Смрад, и дикий храп,
И дым, и серные зарницы
Смущали тех, кто объявиться
Посмел, да биться – духом слаб.
У входа в грот
Отроковица
Смывала кровь, стирала пот
С невежи, стражника криницы…
Но Мгер не смог остановиться,
Избавив деву от хлопот.
Схватил врага, исполнен гнева,
В объятья — клещи заключил
И в когти Иблису вручил.
Так неприветливого дэва
Мгер благонравию учил.
«Ты кто»? – Спросил он у девицы.
«Я Армаган. Живу в плену
Семь лет. (Уж лучше б не родиться)
Жду Мгера каждую весну.
Он скоро явится ко мне…
Постой! Да это уж не ты ли?
Тебя я видела во сне,
Который дэвы мне крутили.»
«Ну, я! Показывай мне друга!»
«Он друг мне? Это подлый враг!
В пещере спит любитель драк.
Не победить его никак
Внутри начертанного круга».
«А где кончается тот круг?»
« У злотаинственной криницы,
Где чёрный лес и мёртвый луг,
Где нет ни зверя и ни птицы.
Там Дэву воду достают
И носят вёдрами к пещере…
Он после сна бывает крут.
Ты б отошёл, не стоит тут
Искать сомнительный приют,
Иль спрячь меня, по крайней мере».
Мгер взял с собою Армаган
И у ключа укрылся в роще.
Глядь, Белый Дэв, как ураган,
Летит к воде, пластая мощи.
При виде Мгера, поостыл.
«Ты кто,- спросил его,- откуда?
Веленьем чьих безумных сил
Ко мне явилось это чудо»?
«Я Мгер. Ты звал меня.
Готов ты перемолвиться со мною?
Простись со славою земною,
Для Дэва нет у Мгера слов».
При белом свете и в тени
То днём, то звёздными ночами,
То булавою, то мечами
Рубились, плющились они.
Кружили пешими, сам — друг,
Сцепившись голыми руками…,
Тут Мгер рванул его за круг
И, с криком: «Божья сила с нами»,
Порр — вал и выбросил к чертям
Белесоватые лохмотья.
В залесье бросил, в заболотье,
Не дав срастись его костям.
Воздав за спесь своим врагам –
Юнцам и пращуру седому –
Мгер вместе с милой Армаган
Отправился к родному дому.
Судьба. Её не обойдёшь.
Назначенное совершится.
Она прекрасна, он пригож,
Ну, как им было не влюбиться?
Не погоняя Джалали,
Любуясь звёздными кострами,
В полёт зовущими мирами,
Они в пещеру забрели,
Где под плитою неприметной
Дэв сберегал бесценный клад:
Каменья — грудой многоцветной,
Клинки – узорчатый булат.
Расшиты сканью* золотою
Халаты, тканые ковры;
Они, скрываясь до поры,
Легли, как тайные дары
Перед влюблённою четою,
Благодареньем за труды,
За многолетние страданья,
Как искупленье прозябанья
В темнице Хлатовой гряды.
Глядь, из-за горного откоса,
Спешат, бодры и веселы,
Князья царя Теватороса —
Сам царь и царские послы.
Запели сазы и дутары.
Властительный Теваторос
Влюблённой паре преподнёс
Благословенные хачкары
И дань наследного владенья
На все оставшиеся дни.
Да будут счастливы они
Отныне каждое мгновенье.
Сасун встречал колоколами
Чету влюблённых и гостей.
Благословение дала им
Дехцун,
А дядьки всех мастей,
Поздравив Мгера, возносили
Хвалу прекрасной Армаган,
Бросали золото к ногам
И кубки с мёдом подносили.
Вино, гончарные изделья
Несли от каждого двора.
Казалось, пляшет и гора
В разгаре общего веселья.
Лилось рубиновое зелье,
Но, неизбежное с утра,
Ждало тяжёлое похмелье
И сожаление несмелое
О том, что кончилось вчера.
17. Битва Мгера с Меликом
ПОБРАТИМЫ
То вверх, то вниз…
Опять беда.
Желчь разыгралась у Мелика.
На поводке его орда
Беснуется и воет дико.
Труд пахлевана, ратный труд,
В Мусуле стал цениться ниже.
А всё армяне! Ведь они же
Привычной дани не несут.
Наглеют, тАску позабыли.
Мгер укрепляет рубежи.
Всех мытарей поистребили,
А те, сказать по правде, были
Весьма достойные мужи.
Не счесть улик! Не знают меру.
Визжа и брызгая слюной,
Шлёт Мсра-Мелик проклятья Мгеру,
Грозя убийственной войной.
Арабы, по его веленью,
Слетелись, словно вороньё
И на Сасунские владенья
Косятся, будто на своё.
Да только Мгер уже не тот,
Каким знавал его когда — то
Мелик.
Он взрослый и женатый,
Взял льва и Дэва в оборот.
«Оган, ты бога не боишься!
Мы платим дань, а ты молчишь,
Хитришь, лукавишь и таишься,
Как робкий кролик, кроткий стриж».
Но, вызов брошен поелику,
Узнают мощь моей руки.
Убавлю спеси Мсра — Мелику,
Порву на мелкие куски.
«Иди, Мелик, тебе не скрыться
Во Мсыре. Мститель у ворот.
Я жду тебя! Настал черёд
Прийти, увидеться, сразиться.
Оставим стрелы и дубинки,
Забудем палицу и меч.
Чтоб жизни воинов сберечь,
Сойдёмся в честном поединке».
Мелик горой к нему навстречу
Идёт, смекая, — быть беде.
Такие ноги, торс и плечи
Он не встречал ещё нигде.
Схватились крепкими руками
И, по ристалищу кружа,
Враги крушили кулаками,
От напряжения дрожа,
Друг другу рёбра, скулы, выи…
И горы рушились окрест.
Вскипали воды, как живые.
Тут Мгер, взглянув на ратный крест,
На розовеющие тучи,
Где зрела новая заря,
Подбросил вверх богатыря,
И тот в руины пустыря
Упал бесформенною кучей.
Пришёл в себя и молвит тихо:
«Прости, я недооценил
Ни правоты твоей, ни сил
И заслужил такое лихо.
Да будет мир невозмутимым.
В Сасуне доблестно цари.
Мне Мсыр оставь и одари
Своею дружбой,
Побратимом мне стань.
Должны богатыри
держаться вместе,
А случится
Война иль хлебный недород,
В борьбе с бедой объединится
Пусть твой народ и мой народ.
А если кто, невзвидя света,
Уйдёт в печальный мир теней,
Другим да будет обогрета
Его семья.
Да будет это
Обетом до скончанья дней».
Мгер, от рожденья незлобивый,
Достойно принял эту речь,
Обнял МелИка выше плеч
И встречно клятвою правдивой
Поклялся дружбу оберечь.
Союз печатями скрепили.
Пошли подарки и пиры.
Три дня кутили, ели пили
И распрощались до поры.
18. Смерть Мелика
КОВАРСТВО ИСМИЛ-ХАТУН
В трудах прилежных и достойных,
Достатком души веселя,
Цвела Армянская земля,
Забыв страдания и войны.
Десятилетья Божья сила
И Мгера властная рука
Ваяла, бережно гранила,
И величала, и хранила
Сасун от вражьего клинка.
Но безмятежная лазурь
Небес или людского взгляда-
Лишь око всполохов и бурь,
Летящих на плечах торнадо.
Донёс тоскующий кулик
Печаль до Мгерова порога
О том, что друг его МелИк
Предстал пред светлы очи Бога.
Что русло высохшей реки
Мертво, как дерево в пустыне,
И не живит его тоски
Краса оазисов отныне.
Мсыритов смутой расколол,
Обеззащитил, обезглавил
Мелик, и царственный престол
Им без наследника оставил.
В стране междоусобье длится,
Предательство нашло приют.
Князья уже не признают
Себя вассалами царицы.
Немало солнц, немало лун
Прошло с поры, когда Сасун
Избавился от власти Мсыра.
Слова при заключеньи мира
Припомнила Исмил – хатун —
Вдова почившего эмира.
Призвав уменье и старанье,
Коварство женское и лесть,
Шлёт Мгеру просьбу- заклинанье
о помощи, напоминанье
Про долг, ответственность и честь.
Дабы Сасунскому владыке
Сильнее голову вскружить,
Спешит румяна наложить
На угасающие блики былой красы.
Сурьма и хна
Легли на волосы умело,
А увядающее тело
Взбодрила мускусом она.
«Мгер клялся быть защитой Мсыра,
Когда заявится беда.
Вот — эти грамоты эмира,
Я их припрятала тогда.
Его увидеть буду рада,
Небесной карой пригрожу,
Обворожу соблазном взгляда
И сына от него рожу.
Спасу от распрей наше царство.
(Верней, не наше, а моё)».
Ох, это женское коварство —
Отравы сладкое питьё.
19. Обет Армаган. Измена Мгера
Мгер доброхот и легковерен,
Но Армаган не провести!
Ложилась камнем возле двери,
Моля Дехцун, Тороса-кери
От чар
любимого спасти.
Меджлис, собравшись скоротечно,
Решил, что Богом суждено
Пробить к язычникам окно
И окрестить народ, конечно.
Да не пройдёт удача мимо!
Знать, то – знамение судьбы:
Владенья Мсыра без борьбы
Принять под руку побратима.
Оган, Исмил не доверяя,
Пытался брату объяснить,
Куда ведёт тропа кривая,
В какие омуты ныряя,
Зовёт злокозненная нить.
У Армаган слова, как пламя,
И взглядом каменно тверда:
«Уедешь – Божья сила с нами —
Не возвращайся никогда.
Коли меня оставишь всё же,
Погасишь преданности свет,
Даю обет — на сорок лет
Забудь супружеское ложе».
«Пойми, я клятву дал МелИку
И слово грамотой скрепил.
Я стал бы ангельскому лику
Презрен и низок, поелику
Святую клятву преступил.
Не плачь, родная, не терзайся,
Не злопечалуй, не тужи.
В моей любви не сомневайся,
Обид на сердце не держи».
«Ну, с Богом! Пусть твою дорогу
Украсят листья и цветы,
Но угасить не сможешь ты
Мою сердечную тревогу».
На Джалали хурджин с дарами
Закинул Мгер, и только пыль
Метнулась в горной панораме,
Да маков розовое пламя
Поникло, да полёг ковыль.
Тропу коврами застелила
К крыльцу лукавая Исмил,
Перед воротами настил
Сусальным золотом покрыла.
Готовит гостю своему
И плов, и сладкую хурму,
И иноземную долму
Царица Мсырская….
И вот —
Мгер у распахнутых ворот.
«Я здесь, Исмил. Ты позвала.
Слова твои да будут кратки.
Что за нужда во мне была,
Какие в царстве непорядки»?
«Зачем ты, парень, на коне
Сидишь и хмуришься сурово?
Спускайся, подойди ко мне,
Промолви ласковое слово».
Мигнув прислужницам, она
Ласкает взглядом бедолагу
И семилетнего вина
Даёт ведёрную баклагу.
Мгер пьёт, и повод Джалали
Передаёт её конюшим.
Слова медово потекли
В его доверчивые уши:
«Князья уже не признают
Меня владычицей наследной.
Как избежать царице бедной
Дворцовых сговоров и смут?
Ты подскажи мне, помоги
Принять омаж моих вассалов.
Я от нападок их устала.
Здесь даже родичи – враги».
Играет доброе вино,
Горит в гранатовом бокале,
Не в гостевой уже, не в зале —
На ложе плещется оно.
На утро Мгер проснулся хмуро:
Вот влип, смекает, так уж влип!
Что натворил я ночью сдуру?
Попался, словно кур в ощип.
Исмил — хатун змеёю вьётся:
«Мгер, поднимайся, ждут князья.
Пойди умойся у колодца,
Солью тебе, душа моя».
Он молча встал и — туча тучей —
Побрёл с Исмил на царский двор.
Там на смутьянов пьяный взор
Навёл, тяжёлый и колючий.
«Князья, вы знаете меня?»
«Ты — Мгер,
Герой, львораздиратель.»
«Так вот: с сегодняшнего дня
(Храни ослушников, Создатель!)
Над вами властвует Исмил,
(Дай Бог ей доброго здоровья).
Служите ей, по мере сил,
Без сутяжа и суесловья.
Врагами царства назову
Несогласившихся отныне.
Найду, на части разорву
И прах развею по долине».
« С тобою, Мгер, нам лучше жить
Как прежде, в мире и согласии.
Даём Исмил единовластие
И станем преданно служить».
Победу над князьями празднуя,
Исмил, чьи помыслы черны,
Находит вновь предлоги разные,
Чтоб Мгеру стать милей жены.
«А Джалали, — звучит приказ её, –
Пустить к кобылам в табуны».
Вином и лестью одурманенный,
Мгер годы слил в единый миг.
А у Исмил родился краденый
У Армаган, малыш МелИк.
20. Возвращение Мгера в Сасун
То ль наяву, то ли приснилось,
Но только вздрогнул Мгер, когда
В его сознанье просочилось:
«Сияет Мсырская звезда!
Звезда Сасуна закатилась».
Исмил смеётся:
«Мне удача
Была с рожденья суждена.
Я Мгеру больше, чем жена,
Пусть Армаган в Сасуне плачет,
Её я слышать не должна.
Зря Мгер клянёт дурное зелье,
Благословенным будь оно.
Когда б не крепкое вино,
Не ежедневное похмелье,
Мне было бы не суждено
Мечтать о материнской славе,
Родив наследника державе.
Сынок МелИк – светило Мсыра,
Окрепнет, силы соберёт,
Возьмёт Сасунцев в оборот,
Да что Сасун?
любой народ,
Пора придёт, владыкой мира
Его послушно назовёт».
Тоскует Мгер:
» Я б лучше ногу
Сломал, решив идти сюда.
Уплыли годы, как вода,
Оставив горькую тревогу.
Где брат Оган, где Армаган?
Вы знали всё, вы были правы.
Коварство женское, обман
Меня смели, как ураган,
Лишив наследника и славы.
Теперь и сам себя казню
За то, что долго, терпеливо
Я орошал чужую ниву,
Своя ж усохла на корню».
Понуро сел на Джалали.
В Сасун поехал, не простившись.
Чуть не заплакал, очутившись
В пределах преданной земли.
Стучится:
«Где ты, отвечай,
Моя любовь, моя отрада,
Моя игривая наяда,
Бродягу грешного встречай».
Жена дверей не отворила:
«Оставь меня на сорок лет».
Не то, чтоб страсть её остыла,
Но крепок горестный обет.
«Открой, жена, прости Иуде,
Ведь мы отчизне не враги!
В наш дом войдут чужие люди,
Когда свои не дороги.
Нужна надёжная опора:
Герой, могучий пахлеван.
Наследник нужен нам, коль скоро
Мсыритам он обманом дан.
Послушайся католикоса
И тех, кто мудр, и стар, и сед.
Пусть сообща отыщут способ,
Как снять наложенный запрет».
Оракулы знамений Бога —
Епископы, католикос,
Сомненья эти взвесив строго,
Решили каверзный вопрос:
«Для Бога время – мановенье,
Ничто. Мы эти сорок лет
Спрессовываем до мгновенья.
Оно прошло. Его уж нет.
Ступайте, кайтесь и молитесь,
Блюдите строгие посты.
И Армаган, и храбрый витязь
Теперь безгрешны и чисты.
Ты на супружеское ложе,
Как прежде, Мгер, обязан лечь.
И, как положено вельможе,
Сасун наследьем обеспечь»!
Вздохнула Армаган:
«Пусть будет,
Как порешили мудрецы.
Должны духовные отцы
Заботиться о Божьем чуде.
За неизведанной чертой
Исчезнем мы, но сын родится,
Чтоб, не увидев наши лица,
Навек остаться сиротой».
«Все смертны,-
Мгер жене ответил,-
В началах зиждутся концы.
Уходят матери, отцы,
На смену им приходят дети.
Сасуна слава не умрёт,
Его светильник не остынет.
Да возродится в нашем сыне
Благословенный Богом род».
Любовь царит, горами движет,
Чарует тайной огневой.
Супруги стали много ближе,
Чем до разлуки роковой.
Тер-Мгер в восторге упоенья
В горах близ города бродил.
И — под наитьем озаренья —
Цветущий парк в своих владеньях
Разбил, деревья посадил.
Здесь эвкалипты и чинары
Взбегали стайкой на холмы,
Здесь Божий храм; его хачкары
Влекли на свет из грешной тьмы.
Дворец, чьи башенки литые
Поил сиянием рассвет,
Струил святой небесный свет
На анфилады золотые.
Свой Цовасар оградой дивной
Обнёс Тер — Мгер, собрав вокруг
Семейства братии наивной –
Послушников и Божьих слуг.
Для развлечений и охоты,
Для состязаний и игры
Роились заросли и гроты
На склонах сказочной горы.
Вот так, лукавствуя с обетом,
Свершив положенный обряд,
Шутя, управились с запретом
Супруги, позабыв при этом,
О том, что с Богом не хитрят.
Прошло положенное время
И, как преданье говорит,
Взошло посеянное семя,
С библейским именем – Давид.
А нарушители обета –
И Армаган, и добрый Мгер
Для покаянья и ответа
Ушли по лучикам рассвета
В шатёр иных небесных сфер.
Оделась в чёрные одежды
Мать Мгера Дехцун — цам — хатун
И поклялась не снять их прежде,
Чем внук Давид,
её Сасун
Не озарит своим сияньем,
Приняв владением престол,
Сменив безвластья произвол
Трудом и мудрым созиданьем.
21. Поиск кормилицы
САРЬЯ ХАНУМ ОТСЫЛАЕТ ДАВИДА
К ИСМИЛ-ХАТУН ВО МСЫР
Как предсказала Армаган,
Давид остался сиротою,
И над могильною плитою
Усыновил его Оган.
Сарья — ханум — его жена
Искала мальчику в тревоге
Кормилицу, сбивала ноги
В напрасных поисках она.
Никто не ведал, в чём тут суть.
Малыш Давид дошёл до края:
Не ел, не пил, как свечка таял,
Но отвергал чужую грудь.
Жена достойного Огана
Уж как сметлива и умна,
Ведь что придумала она?
Послать с Давидом пахлевана
Во Мсыр, где тень его отца
Ещё витает и таится,
Где Мсра — Мелик, дитя царицы,
Почти того же образца, что и Давид.
Проснётся память,
Родная кровь заговорит
И он к Исмил, как будто к маме,
Прильнёт и голод утолит.
Так объяснял Оган мотивы
В своём послании к Исмил,
И заклинал её, молил,
Спасти зерно сасунской нивы –
Золотокосой Армаган
И Мгера…
«Он тебе был мужем.
Коль не тебе, тогда кому же
Ещё поверит мальчуган?»
22. Планы Исмил-хатун
ДЕТСТВО ДАВИДА У ЗАКЛЯТЫХ РОДСТВЕННИКОВ
Рациональное зерно
В сосёстрах Евы спит до срока…
Как вдруг,
где страстно, где жестоко
Переплетается оно
Сном спиритического толка.
Глубокомыслие её
Пронзает тонкая иголка –
Интуитивное чутьё.
«В Давиде и моём МелИке
Жив Мгер, отважный пахлеван.
Мне небом шанс счастливый дан
И жребий, подлинно великий,
Объединить Сасун и Мсыр
В удел, где буду я — царица.
Мне станет данником весь мир,
Когда добром не покорится».
Давид — ты только погляди —
Толь по родству, то ли спросонок,
Но ведь припал голодный львёнок
К шальной Исмиловой груди.
Отведав дар её сосцов,
С неделю был ей как бы сыном.
Но — как бы, и, в конце концов,
Срыгнув утробно и картинно,
Он отвернул от них лицо.
Чтоб юный лев не отощал,
Его кормили маслом, мёдом.
Он рос, уверенно крепчал
День ото дня, как год за годом.
Но заикаться начал мальчик.
Однажды он в огонь углей,
МелИком данных, сунул пальчик,
И тут же в рот его скорей,
Чтобы страданье от ожога
Унять…
сосудик повредил,
И с этих пор заговорил,
Слова коверкая немного.
По настоянию Мелика
Дитя держали в темноте,
Чтоб солнца ясного заика
Не знал и видеть не хотел.
Чтобы закаты и рассветы
Во сне не грезились ему,
Чтоб он, как крот, не зная света,
Был безучастен ко всему.
Тут до смешного! раз в темницу,
Где он томился взаперти,
Сумел случайно заползти,
Сквозь шторы тёмные пробиться
Прямой, как лезвие ножа,
Весёлый луч и горделиво
Дразнил, пылинками кружа.
Давид смотрел на это диво,
От возбуждения дрожа.
Решив, что светлый гость незван
И быть здесь не имеет права,
Давид пошёл с ним на таран,
То слева бил его, то справа.
Ан – всё по-прежнему:
С лучом не удавалось нипочём
Поладить, выдворить бродягу.
Добро, слуга и близкий друг,
Деливший с мальчиком досуг,
Явил примерную отвагу
И просветил его, беднягу,
Унял ребяческий испуг.
Давид, узнав, как мир велик
И как коварен брат Мелик,
Сломал засовы и запоры,
Сорвал задверины и шторы
И к свету Божьему проник.
С минулой жизнью кончил счёты,
Следил за солнцем в вышине,
Познал людей и их заботы
О хлебе, мире и войне.
Узнал, что силою отменной,
Неукротимой наделён,
И что таких во всей вселенной
Лишь двое: брат его и он.
На волю вырвавшись впервые,
Шалил, вовсю озоровал,
Ломал деревья вековые,
Стальные цепи разрывал.
23. МелИк идёт войной на Сасун
ДАВИДА ОТСЫЛАЮТ В АРМЕНИЮ
В могиле Мгер. Давид – дитя.
Вожжа запала Мсра – МелИку.
И он — былому братству в пику —
Башку дурную очертя,
Пошёл в Сасун:
губил и грабил,
Пленял людей, селенья жёг
И мирных жителей заставил
Платить убийственный налог.
Напился крови лютый враг,
Сасун пред Мсыром обесславил
И отошёл.
Верго оставил
Своим поверенным в делах.
Давид в неведеньи растёт.
Исмил, как мать, его ласкает,
Хранит, ревниво опекает
От огорчений и забот.
Мелик, вернувшийся во Мсыр,
Следил его метаморфозу.
Ещё не ясную угрозу
Заметил в родиче эмир.
«Нанэ, давай-ка отошлём
Давида родственным пенатам.
Мне тесно рядом с этим братом
В степи, не то что за столом».
Предвидя замыслов крушенье,
Исмил витийствовала с ним.
Но тот был твёрд, неколебим,
И настоял на возвращеньи.
Двум пахлеванам старший брат
Доверил младшего братишку
И намекнул, как говорят,
Чтоб берегли его не слишком.
«Коль он в дороге пропадёт,
Ну, скажем так, случится чудо,
Я горевать о нём не буду,
Скорей – совсем наоборот.
Река бурлива у Батмана,
Мост узок, скальный гребень крут.
Вполне сорваться может тут
Племянник дядюшки Огана».
Убийство – будни для бойца,
Неважно, друга бить иль брата…
И усмехнулись кривовато
Два пахлевана — удальца.
Изменчив хитрый глаз судьбы.
Он беспристрастен только с виду.
Нюансы родственной борьбы
Без чародейской ворожбы
Прозаповеданы Давиду.
Не зарываясь, не грубя,
Вполне естественно, невинно
Он не давал увидеть в спину
Сопровождающим себя.
Ну вот и мост.
Поток ревучий
Грызёт уступы чёрных скал
И разбивается о кручи
За пенным валом пенный вал.
Вершины гор озолотили
Лучи — последняя черта.
Давида воины схватили
На тонкой жёрдочке моста.
Давид промолвил: «Боже правый!
Вы съели что-нибудь не то?
Неужто в отчине никто
Не смог найти на вас управы?
Виновны!»
Вниз через перила
Их перекинул в тот же миг.
И только эхо повторило
Двуледенящий душу крик.
Спешит племяннику навстречу
Оган, заждавшийся давно,
И не нужны пустые речи
Сердцам, что бьются, как одно.
«Давид, ребёнок, ты ли это?
Красавец, Господи прости!
Мне говорили, что без света
Тебя держали взаперти.
Как ты с лучом боролся, знаю,
Как забавлял пустых людей,
Как бесновался,
проклиная тебя,
глумливый лиходей.
Здесь Мгер — отец твой — упокоен.
И мать — царица Армаган.
Ты был любим и долгождан,
Так будь родителей достоин».
Под сенью родственного крова
Помчались будничные дни,
Где труд и ласковое слово
Хранят надёжнее брони.
24. Сарья искушает Давида
Давид румян и светолик,
Броваст, ресницы – опахала,
А торс – стройнее не бывало
С тех пор, как этот мир возник.
Ах, эти ямочки тугие,
Пушок над верхнею губой,
Ах, плечи круглые, нагие,
Ах, взгляд небесно-голубой.
К таким беда идёт нежданно,
Ведь он доверчив, как дитя.
Сарья-ханум, жена Огана,
В него влюбилась не шутя.
Страдает, мечется на ложе,
Вздыхает, ловит встречный взгляд.
Тоска шальное сердце гложет,
Алкая, до телесной дрожи,
Любовных пагубных услад.
Наедине – стрижёт глазами,
То ножку выставит, то грудь…
На них, признаться между нами,
Мечтали многие взглянуть.
Давид же смотрит херувимом
Или, стыдясь, отводит взгляд.
Ему невинному незрима
Игра, где женщины шалят.
Зато он ел, как взрослых трое,
И в винах ведал толк и смак…
Сарья-ханум ночной порою,
Свечой рассеивая мрак,
Несёт тайком предмету страсти
Лаваш и мясо, и вино.
Давид, не ведая напасти,
Беспечно спит давным-давно.
Она его тихонько будит:
«Давидик, ласковый, встречай.»
Целует сонного, голубит,
Касаясь, будто невзначай,
Запретных мест…
И нетерпенье её, безумную, ведёт
Туда, где дремлет сладкий плод,
Не знавший грешного смятенья.
Давид очнулся. «Тётя, вы?
С вином, едою? Слава Богу.
Я б съел сейчас телячью ногу,
Да только нет её, увы!
О, что за запах! Очень кстати!
Не знаю, как благодарить!
Что, прямо здесь?
вот так, в кровати?
Чур, без родительских объятий!
Я эти рёбрышки в салате
Могу и так переварить.
Вино немереною кружкой
Осушит, чан опустошит,
Потом обнимется с подушкой,
Рыгнёт, укроется и спит.
Сарья седые пряди рвёт
И вот, совсем уже бесстыдно,
В купальню названного сына,
Чтоб слил ей, ласково зовёт.
Давид доверчиво подходит
И покачнулся. Что за вид?
Сарья раздетая стоит
И ноги медленно разводит.
Покрылся пятнами стыда,
Полил ей, скрыв глаза рукою.
«Вы, тётя, больше на такое
Меня не ждите никогда.
Вы мать мне,
Дядюшке Огану — жена,
Вы – близкая родня.
Как я с сегодняшнего дня,
В глаза родному дяде гляну?»
И убежал за перевал,
В дремучий лес, крутые скалы,
Где только туры да шакалы,
Да мгла холодных покрывал.
Бросая горькие укоры,
Бродил у смерти на краю,
Вёл с сердцем яростные споры,
Кляня доверчивость свою.
Вернувшись, отчима стеснялся,
Стыд вожделенья познавал.
От Сарьи прятался, скрывался
То в погреб, то на сеновал.
25. Давид пастух
Наскучив недорослем слыть,
Давид нашёл Кери Тороса,
И стал прадядюшку молить
О разрешении вопроса.
«При деле вся моя семья,
По мере сил и увлечений:
Стада, охота.… Только я
Живу для сна и развлечений.
Не далеко и до греха
Со скуки,- в этой жалкой роли.
Сыщи мне должность пастуха,
Или хотя б подпаска что ли.
Я ловкий – страсть, и сил – взахлёб,
Как у богатырей былинных.
Хочу узнать рисунок троп
В лесах и пастбищах долинных».
«Ну что ж, дружок, тут есть резон,-
Кери-Торос ему ответил,-
Да будет путь твой умудрён
Трудом.
Спускайся на рассвете
К реке.
Я соберу туда,
Под Сехансар за лесосеку,
Сасуна тучные стада
На выпас под твою опеку.
На солнцепёке и в тени
Храни, паси их аккуратно.
Через неделю пригони
Скотину с пастбища обратно.
Сумеешь, будешь молодцом.
Коли управишься умело,
Сравнишься в ловкости с отцом
И совершишь благое дело.
Уха без кости – не уха.
Нельзя сказать, чтоб становленье
На роль мальчишки-пастуха
Прошло без недоразуменья.
Коров он знал не так уж слишком.
С козлами был едва знаком.
Своим мальчишеским умишком
Судил о мясе с молоком
По-дилетантски, понаслышке:
Каймак, шампуры с шашлыком
И козья шерсть без всякой стрижки.
Не зная опыта в охоте,
В крестьянском деле бестолков,
Не отличал в лохматой плоти
Овец от тигров и волков.
В слепом старательном угаре
Посевы злаковых губил,
Сбивал в стада косматых тварей,
Медведей в город приводил.
Добро размежевал грехами,
Винился, коли виноват,
И побратался с пастухами
Соседних сёл, соседних стад.
Его бесхитростную силу
Ценили жители окрест,
Но свет идиллии затмила
И солнце счастья погасила
Лавина зла из диких мест.