КУЛЬТУРНЫЙ КОД

История жизни народной артистки Армении ЛЕЙЛИ ХАЧАТУРЯН

Продолжаем публикацию глав из книги «Лейли», вышедшей в издательстве «Антарес» в 2010 году по госзаказу Министерства культуры Республики Армения.

Эта книга – история жизни ведущей актрисы Ереванского ордена Дружбы Народов Государственного русского драматического театра им. К.С.Станиславского, народной артистки Армении Лейли Хачатурян, представительницы легендарного армянского рода Хачатурянов, записанная с ее же слов. Вместе с тем, это история жизни армянской интеллигенции, рассказ о трудном, но замечательном времени расцвета искусства в Армении.

Текст публикуется с согласия автора литературной записи книги Армена Арнаутова-Саркисяна.

Продолжение.  1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8  | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 

Б.Рацер «Русский медведь»

Тоже один из блокадных спектаклей… Я играла главную роль, и спектакль этот привнес в мою жизнь много положитель­ного, много доброго, вместе со своей героиней я испытала гро­мадное чувство любви, которое пришло неожиданно и украсило ее безумно одинокую жизнь. Это было сделано очень тонко…

Ставил спектакль приглашенный режиссер Рафаэль Джербашян, но работа у него с нами как-то не заладилась, застопорилась, и естественно подключился главный режиссер театра. Он сразу создал тонкую, сложную, чрезвычайно хрупкую атмо­сферу, все заиграло несколько иными красками… Будучи музы­кальным человеком, Александр Самсонович удивительно красиво оформил спектакль. Звучала музыка Глена Миллера в исполнении его же оркестра…

Роль оказалась сложная в том плане, что надо было изображать американку, действие происходило в Соединенных Штатах Америки. Конечно, я не могла стать американкой, но в данном случае, как ни в каком другом, я обязана была прибли­зиться, ментально ощутить эту женщину, так как по пьесе рядом существовал персонаж — русский эмигрант из Советского Союза. Было крайне важно показать двух абсолютно разных людей из противоположно разных стран, и то общее, что смогло объеди­нить их. Оба раненые жизнью одинокие люди тянулись друг к другу и обретали счастье…

Трагедия заключалась в том, что у этой женщины взрос­лые дети, которые, безусловно, вспоминали о ней, иногда зво­нили, наверное, навещали, но жили своей жизнью и своими проблемами, что безумно ранило ее… В день своего рождения она с утра лихорадочно крутится вокруг телефона, ожидая звон­ков от сына или дочери, ожидая поздравлений. Звонков нет… Рус­ский эмигрант делает в это время ремонт в ее квартире и внимательно следит за ней. Заметив его взгляд, она подходит к телефону, берет трубку и начинает разговор с сыном: «Ало, это ты, мой дорогой? Ну как ты… Спасибо… Спасибо тебе… Я так ждала твоего звонка… Спасибо за поздравления… Ты знаешь…», — и продолжает что-то говорить в трубку. Рабочий подходит и включает телефон: «Извините, я красил стену и отключил…», — он понимает всю катастрофу этой женщины. Уже ничего не скрывая, она кладет трубку, и с этого момента начинаются их удивительные взаимоотношения. Оказалось, что у него анало­гичная ситуация. Его выросшие дети так же живут своей жизнью, забывая о нем…

Отношения этих двух одиноких людей были далеки от каких-то внешних проявлений любви, страсти, это были просто два раненых человека, судьбы которых соприкоснулись именно в трагедии одиночества. Постепенно они начинают согревать и обогащать друг друга. Он приглашает ее в ресторан. Кстати, сцена ресторана была поставлена потрясающе! Мы обходили фойе и заходили через зрительный зал, танцуя танго любви под музыку Глена Миллера, и по дорожке между кресел, по самой середине зрительного зала мы шли к сцене. Быстрым шагом я поднималась, сбрасывала туфли, садилась в кресло и понимала, что нечто прекрасное произошло в моей жизни, я влюбилась! На­чиналось великое, большое красивое чувство. Ни разу не при­коснувшись друг к другу, через весь спектакль мы несли это волшебное чувство…

Была еще одна замечательная сцена, которую тоже с боль­шим мастерством и тонкостью поставил Александр Григорян. По пьесе я еду в «Русский магазин» для того, чтобы накупить именно русской еды для него. Селедку, борщ, котлеты, водку… Он, страшно расстроенный очередной сорвавшейся встречей с детьми, закончив работу, собирается уходить:

— А что вы теперь будете делать, Алекс?

— Ну вот, к вашим проблемам прибавил еще и свои. До зав­тра, Элен, утром выберу роллер и буду красить потолок. Если наши позвонят, скажите, что вы ничего не знаете.

— Я никогда не лгала! Ну, разве только один раз, когда разговаривала с детьми по отключенному телефону. Но мне так хотелось, чтоб они поздравили меня с днем рождения.

— Ну что ж, тогда скажите все как есть. Пусть звонят мне домой, ночевать я буду у приятеля. А сейчас я пойду в парк, к своим соотечественникам.

— И будете там ругаться матом!?

— Угадали…

— А знаете что, а вы ругайтесь здесь! Хоть до ночи, хоть трехэтажным матом, и начинайте прямо сейчас! А я пойду на кухню и сооружу нам ужин. Мы сегодня с вами будем есть астраханскую селедку, московский борщ, котлеты по-киевски, и будем пить сибирскую водку!!! И не вздумайте отказываться, я специально ездила в «Русский магазин»!..

Масса красивых находок было в спектакле, все это чисто режиссерские ходы, все удивительно выстраивалось режиссером, интересно и глубоко по-человечески. Пьеса была чрезвычайно тонкая, красивая…

В самом финале, когда работа его закончена, он уже дол­жен получить свои деньги за ремонт, я его не держу, тем не менее, мы находим слова, и, конечно, происходит признание, кра­сивое признание в любви двух немолодых людей…

Пьеса о любви, большой-большой настоящей любви американки к русскому эмигранту. Они оказались идентичны в своих чувствах и переживаниях, прожили в двух совершенно разных по менталитету странах, но их объединяли те же проблемы и те же общечеловеческие ценности. Красивый получился финал…

Моим партнером в спектакле изначально был Виктор Ананьин. Он уже собирался уезжать, за год предупредил глав­ного режиссера о своем отъезде. Но когда он прочел пьесу и понял, какая это роль, он не смог пройти мимо такого материала, он репетировал и играл вплоть до самого отъезда. Витя успел сыграть, если не ошибаюсь, всего четыре раза, но этого оказалось достаточно, чтобы весь город узнал и полюбил этот спектакль. На него ломились, билетов достать было невозможно…

После его отъезда, на эту роль был приглашен артист Национального театра им. Сундукяна Лоренц Арушанян, тогда еще заслуженный артист Армении. Он прекрасно владел русским языком, и театр иногда обращался к нему. Это фактурный, инте­ресный мужчина, любимый зрителем артист, который стал одним из моих основных партнеров. Он очень органично и как-то сразу вошел в спектакль, полюбил его, и мы с ним с удовольствием долго-долго играли…

Спектакль всего на четыре действующих лица, еще одна замечательная пара была, чисто американская, друзья моей ге­роини (Сергей Магалян и Ирина Марченко)… При всей своей ка­мерности он невероятно привлекал зрителя, зал всегда был полон. Три сезона подряд мы открывались им, это большая честь и ответственность — открытие сезона. Уже много-много лет театр исключительно открывается «Поминальной молитвой», а тогда мы открывались «Русским медведем»…

Недавно в фойе я случайно встретилась с Рафаэлем Джербашяном. Мы давно не виделись, очень давно, он преподает в Театральном институте, любимый и уважаемый педагог, профес­сор… Больше ему не приходилось работать в нашем театре, но я сохранила о нем теплую память. Он меня поразил в тот день, он сказал, что никогда не забудет этого спектакля. Мне не очень хо­чется повторять все, что я имела честь выслушать, я человек до­вольно скромный и зажатый в этом плане, но он говорил, что счастлив был соприкоснуться в творчестве со мной и артистами нашего театра, что для него это вечная память. Я была удивлена, мне казалось, из-за вынужденного вмешательства Александра Самсоновича в рабочий процесс ему неприятно говорить о спек­такле, а оказалось все наоборот. Как интересно, у настоящих творческих людей обиды и амбиции перестают существовать, когда дело касается творчества. Я, в свою очередь, посчитала нужным сказать ему в ответ теплые слова, тем более что очень любила этот спектакль…

Спектакль «Русский медведь» незабываем и очень ценен для меня. Я благодарна, что он числится в моем творческом ре­пертуаре. В то суровое время он дарил мне ощущение красоты, любви и нежности…

Н.Птушкина «При чужих свечах»

Однажды, вернувшись из очередной поездки, Александр Самсонович парковал машину у служебного входа, а я в это время шла в театр. Он выскочил из машины и торжествующе за­явил: «Лейли, какую я пьесу привез для тебя! Ты даже не пред­ставляешь…». Я в ответ: «Чья?». Он: «Птушкиной!». Фамилия на меня тогда не произвела впечатление… Надежда Птушкина была уже довольно известна в театральных кругах и числилась в списках самых модных драматургов Москвы, но я еще об этом не знала: «Да? И что, это интересно?». «Да, — говорит, — очень! Пьеса на два человека — две женщины…». Когда он сказал «две женщины», мне стало еще хуже: «Вы думаете, это интересно? Две женщины три часа на сцене!?». «Ты же ничего не знаешь! Завтра утром читка. Я буду читать, чтобы ты обязательно при­сутствовала…», — сказал и помчался к себе в кабинет…

Я была разочарована, никак не могла представить себе, как две женщины на сцене могут продержать весь спектакль, я нервно провела остаток дня и все следующее утро, пока пришла на читку пьесы. У нас в театре тогда еще существовала традиция читать новую пьесу на коллективе, чтоб каждый мог выразить свое мнение… И вот он начал читать…

Пьеса сразу захватила меня! Я наблюдала за коллегами и понимала, как постепенно все проникаются этой пьесой, в зале не было ни одного скучающего лица, у всех горели глаза. У меня возникло непреодолимое желание взять и перечитать ее не­сколько раз. Я поняла, о какой роли говорил Григорян, так как речь шла о женщине в определенном возрасте и очень молодой девушке. Когда закончилась читка, раздались аплодисменты. Ар­тисты начали говорить, что обязательно надо брать пьесу в ре­пертуар, несомненно, отличная пьеса… Но самое удивительное, у многих возникло ощущение, что именно я должна играть эту роль. В театре такое бывает не часто, и я всегда крайне осто­рожно отношусь к подобным вещам, никогда не принимаю уча­стия ни в каких мнениях, склоках и прочее, мне это не нужно. Время было тяжелое, всем хотелось работать, играть новые роли, а тут — пьеса на двоих, да еще две женщины, громадная работа… Я была даже где-то польщена, говорили о моем назначении мно­гие, люди даже радовались этому обстоятельству…

Александр Самсонович объявил: «Да, в этой пьесе будет играть Лейли Вагинаковна! Весь вопрос в молодой актрисе…». Когда все разошлись, я призналась ему: «Ничего подобного не ожидала, потрясающая пьеса! Спасибо вам большое… Но кто будет играть роль молодой девушки?». От этого зависело многое, мы стали думать, перебирать имена актрис, и, наконец, он уве­ренно сказал: «Мне кажется, Лейли, это Юля…».

Юля Казарян окончила нашу Театральную студию, параллельно училась в Театральном институте на режиссерском курсе у Григоряна. Она уже работала в театре, успела сыграть несколько ролей и даже поставить пару детских спектаклей. Способная девочка, невероятно способная! Мне сразу понравилось его предложение, и я сказала: «Да! Это то, что надо…».

Ко мне подходили все молодые актрисы, буквально про­сились в спектакль. Я не имела права что-либо распределять, но твердо решила для себя — кроме Юли, ни с кем работать не буду, ни с кем, кроме нее! Ее романтическое восприятие жизни, непод­дельная чистота и наивность — именно то, что было необходимо для этой очень сложной роли…

Началась работа. Боже, как мы репетировали! Григорян запретил коллективу появляться на репетициях, двери в зритель­ном зале плотно закрывались, даже за кулисы проникнуть было невозможно. Создавалась обстановка полной концентрации и для него и для меня с Юлей. Работалось очень нелегко, но ощущение того, что мы на верном пути, и что получается нечто необычное, новое, значительное не покидало нас. Когда во время творчества появляются подобные ощущения, как правило, вы знаете, полу­чается действительно что-то подлинное, настоящее…

С Юлей мне было удивительно хорошо! Откуда в этой молодой девчонке оказалось столько мудрости, столько актерского такта, она была потрясающей партнершей! Она по природе своей оказалась актрисой, ее просто надо было вылепить. Предстояла грандиозная работа, но было из чего лепить, и Александр Самсонович лепил. Работали мы на сцене с десяти утра до четырех, пяти, после чего мы с Юлей поднимались ко мне в гримерку и продолжали работать там. Мы читали, читали, читали, думали, фантазировали, разбирали…

Мы втроем жили этим спектаклем. Было тяжело, очень трудно, быт с одной стороны, с другой — и в моей, и в ее жизни происходили определенные драматические события, но репети­ции, наши роли и взаимоотношения привносили ощущение пол­ного счастья. Я уже говорила фразу «мы плели кружева». Да, мы плели кружева! Вплоть до каждого слова режиссера, каждого моего жеста… Если я делала то, что ему нравилось, из зритель­ного зала раздавался крик: «Запомни! Запомни! Чтоб ты завтра это же повторила…». Находок было множество, и у Юли, и у меня, и, конечно, в первую очередь у режиссера. Он шел как по минному полю, а мы за ним хоть на край света! Пьеса большая, трудная, ну что сказать, мы с Юлей справились…

Роль у меня оказалась безумная, роскошная, сложнейшая, роль — мечта для любой актрисы! Но мечта мечтой, такие роли просто так не сыграешь. Это богатейший, но очень сложный ро­левой материал. В таких ролях надо жить в полном смысле этого слова, на полную катушку…

Женщина, достигшая определенного положения, знаме­нитая критикесса, богатая светская львица из так называемого высшего общества, но обделенная любовью с молодых лет… От того, что не было чувства, создавался грандиозный пробел в ее жизни, и трагедия эта усугублялась из года в год, превращая ее в озлобленную, даже где-то эгоистичную стерву. Ситуации, кото­рые создавались режиссером, заставляли меня быть страшной мегерой. Я не привыкла к таким ролям, но с каким-то странным упоением, с громадным удовольствием я каждый день превра­щалась в эту мегеру. Удивительное чувство, я впервые получала удовольствие от стервозности, от невероятного чувства сарказма, даже какого-то «черного» юмора этой яркой и в то же время глу­боко несчастной женщины. Я поняла ее, абсолютно поняла…

Наряду со всем этим были монологи о не родившемся ре­бенке, о репутации, не сложившейся любви, никчемности про­фессии, и, конечно же, об одиночестве. Есть потрясающая сцена в спектакле, где Юля связывает меня веревкой, чтобы я не позво­нила в полицию, и направляет на меня пистолет. Связанная, я в отчаянии кричала обо всем, что наболело за столько лет:

—  Стреляй же! Пусть в моей жизни случится хоть что-то значительное! Да стреляй же ты, дрянь! Я не хочу жить, слышишь!? Мне 56 лет, я еще не начинала жить! Немного дет­ства, юности, да, а потом все одним махом в какую-то прорву! Я не жила еще! Я никого не любила, я никого не люблю, я не была влюблена никогда, у меня нет воспоминаний! Зачем мне такая жизнь? Господи, верни мне мою молодость! Где моя молодость? На что она потрачена? Пропала жизнь! Я никогда не была за­мужем, у меня не было детей, и уже никогда не будет! Какой ужас! Какой холодный ужас!!! У меня любовника-то нормаль­ного не было, а про секс я знаю только из порно! Пропала жизнь! Стреляй, стреляй, пока я не передумала!

—  Я не хотела вас убивать, я не могу никого убить, даже вас… Я люблю, вы понимаете, я так люблю его…

—  Пропала жизнь, зачем, на что… Зачем я писала книги?
Я потратила десять лет своей жизни на две книги. Я потратила лучшие десять лет на ма-ку-ла-ту-ру! Ни денег, ни славы, ни любвиииии! Ааааааааааааа

—  У вас же истерика…

—  Заткнись! Не мешай! Я написала две книги, кому они нужны, а!? Месье, я написала две книги, я писательница, месье!.. Лучше бы я была проституткой, лучше бы я была замужем за пьяницей. Бесплодная смоковница! Написала две книги! А их никто не читал! Нет, вру, их читал наборщик, ему за это пла­тят! … Я сейчас очень некрасивая, да? Можешь не отвечать… уродливая, злая… старуха.

—  Простите меня, простите, ради Бога! Я не хотела…

—  А ты представь меня… Сколько тебе лет? 21? Вот! Представь меня 35 лет назад. Мне тоже 21. Ты сосредоточься. Пушистые, курчавые волосы, а сама я тоненькая как трости­ночка… и лицо цвета персика… и веснушки, я их вывела, их уже не вернуть… и огромные зеленые глаза…

— Глаза остались… Вы были просто красавица!

— Вот! Я была красавица! И я боялась, что меня никто не полюбит. Когда мне начинал нравиться мужчина, я тут же де­лалась к нему агрессивной.

— Но почему?

— Не знаю! Во мне не отлажен какой-то женский меха­низм. У меня за всю жизнь было только три любовника. И все три — полные ничтожества! С каждым из них я спала только потому, что думала, ну это-то ничтожество меня никогда не бросит, а на это ничтожество никто никогда не польстится… Первый меня бросил… Второго увела наша домработница — де­ревенская девка… С Веньямином я сплю уже десять лет… по четвергам… Он головастик, импотент, зануда, но даже он по-человечески не привязался ко мне за все эти годы… Никто из них не захотел на мне жениться, никто!

— Я этого не понимаю.

— Я забеременела в 35 лет и сделала аборт!!! Я испугалась за свою репутацию! Ты можешь это понять?

— А что такое «репутация»?

— Ты даже слова этого не знаешь!? Репутация есть, а ре­бенка нет!!! Я потеряла ребенка, которого могла бы кормить грудью, я потеряла ребенка, которого могла бы водить за руку! Я каждый день теряю своего ребенка! Каждую ночь я просы­паюсь с мыслью, что я потеряла своего ребенка… После этой мысли я уже больше не могу уснуть. Вчера… Сегодня… Завтра… У моего сына мог бы быть день рождения… Я потеряла двадца­тилетнего сына… Я закрываю глаза, и он является мне. Я знаю его лицо наизусть! Это как фотография — год, два, три… два­дцать… Целый семейный альбом… А слово «карьера» тебе зна­комо? «Престиж», «диссертация»… Эти слова ты знаешь? Все обесценилось разом…

Когда я говорила о ребенке, у меня всегда стоял ком в горле, я говорила без слез страшные вещи, но с безумной болью, я не позволяла себе рыдать, хотя мне хотелось просто разре­веться на сцене в этот момент. Заплакать могла бы артистка Хача­турян, но только не эта женщина! Я понимала, какую страшную трагедию она пережила, но она не могла плакать, жизнь осушила ее слезы и уничтожила даже мысли о каких-то чувствах, она про­сто кричала… Эти монологи-исповеди внешне сильной и успеш­ной, а на самом деле глубоко несчастной женщины демонстрировали стиль жизни определенных слоев общества, отвратительные стереотипы, общепринятые нормы поведения, в принципе со словом «норма» не имеющие никакой связи…

В ее доме появляется молодая девочка как бабочка, кото­рая ничего не понимала, ничего не видела в жизни, и была же­стоко обманута в своей любви вором и мошенником. Он воспользовался ее доверчивостью, завел в богатую квартиру, где ее мать убиралась, избил, запер в ванной и обокрал эту квартиру. После всего, вернувшейся из заграницы хозяйке дома она гово­рит о любви, о его достоинствах, что он любит ее, вернется за ней и вернет все украденные вещи, драгоценности, деньги… У меня была потрясающая фраза: «Детка, один из нас двоих сума­сшедший, но это не я!».

Трагедия не ограбленной квартиры, а ограбленной души молодой девушки разыгрывалась на глазах у моей героини. Я понимала, что как только она выйдет из моего дома, она попадет в личную громадную драматическую катастрофу, когда поймет, что он обыкновенный вор, его нет в ее жизни, и не будет уже ни­когда. В финале единственное, что остается прошедшей жизнь женщине — это убить несчастное порхающее в мечтах существо, спасти ее от жесточайшего разочарования и, может быть даже, от тюрьмы. Я убивала ее, убивала из пистолета, стреляла в нее трижды, я не смогла убедить ее…

Кусков великолепных было великое множество, моноло­гов, ситуаций, на редкость оказалась жизненной и богатой дра­матургия. Как-то все совпало, это тоже счастливая судьба! Пьеса нашла свою актрису, а рядом с актрисой оказался сильный ре­жиссер и молодая, но уже достойная коллега…

Коллектив принял спектакль с большим волнением и восторгом. Первые премьерные спектакли были аншлаговые, это понятно, но чтобы столько продержаться на аншлагах и на самом разном зрителе… Мне казалось, пьеса для молодежи не очень интересна, но было множество спектаклей, когда зал заполнялся только молодежью. Я волновалась, но спектакль принимался на все 100%, человеческие трагедии двух женщин настолько вы­пукло были представлены режиссером и актрисами, что это не могло оставить равнодушным никого в зале…

Поклон тоже был интересно выстроен. Выходила вначале Юля в чудесном белом платье, которое олицетворяло несосто­явшуюся свадьбу, я ее в финале накрывала им после убийства. Потом выходила я в своем ярко красном платье, олицетворяю­щем несостоявшуюся жизнь, в котором я только что танцевала испанский танец… Мы кланялись, и я обнимала ее на сцене уже как актриса Хачатурян актрису Казарян. У нас у обоих всегда были слезы в этот момент, а зритель аплодировал стоя, люди под­бегали к сцене, хотели дотронуться до нас, протягивали руки, цветы, и я видела счастье в их глазах, счастье и огромную благо­дарность. Я напоминаю, время было весьма нелегкое…

Этот спектакля в моей жизни и в жизни Юли сыграл грандиозную роль. Такие воспоминания остаются на всю жизнь, они обогащают биографию не только артиста, но и самого человека…

Мы прекратили его играть потому, что Юля по семейным обстоятельствам вынуждена была уехать в Москву. Когда после отпуска встал вопрос о вводе другой актрисы, я перебирала в уме всех наших актрис, долго думала, но поняла, что это невозможно.

Может быть, другая актриса на моем месте никогда не отказалась бы от такой грандиозной роли. В конце концов, ну пусть будет другая молодая девушка, но я не смогла. У нас настолько силь­ный и чуткий образовался ансамбль, абсолютное взаимопонима­ние с этой девочкой, что по-другому жить в спектакле я уже была не согласна…

Недавно я смотрела фильм по пьесе Надежды Михай­ловны Птушкиной «Пока она умирала…». Это фильм Олега Ян­ковского с названием «Приходи на меня посмотреть», где он дебютировал в качестве кинорежиссера и сам же исполнил одну из главных ролей. Фильм оказался феноменальным! Снимались Ирина Купченко, Екатерина Васильева, Наталья Щукина и оча­ровательный внук Янковского — Иван. Я лишний раз убедилась, какая богатая драматургия у Птушкиной!

Я много потом читала и очень полюбила ее драматургию, мы с Александром Самсоновичем даже думали о постановке дру­гих ее пьес для меня, даже останавливались на каких-то, но… Судьба только однажды дала нам шанс, и, слава Богу, мы его не упустили!

Армянская драматургия

Армянская драматургия в репертуаре нашего театра и в моем репертуаре всегда занимала особое место, и с конца 90-х театр стал чаще обращаться к армянским классикам. Время на­ступило сравнительно благоприятное, и почти друг за другом стали выпускаться спектакли: «Княгиня павшей крепости» Л.Шанта, «Разоренный очаг» Г.Сундукяна, «Киликийский царь» М.Ишхана, «Арменуи» А.Ширванзаде… Я люблю армянскую драматургию, всегда любила, и мне кажется, эти спектакли укра­сили и обогатили наш репертуар, они прекрасно звучали на рус­ском языке и получались чрезвычайно злободневными. Два из них с моим участием я бы хотела отметить — «Княгиня павшей крепости» в постановке Александра Григоряна и «Разоренный очаг» в постановке Армена Элбакяна…

В спектакле «Княгиня павшей крепости» по пьесе Левона Шанта главные роли исполняли Ирина Арутюнян (княгиня Анна), которая тогда только пришла в театр, и Фред Давтян (князь Василь). Это первая роль Иры, и она с ней достойно спра­вилась, она до сих пор работает в театре и играет ведущие роли. Фред Давтян был чрезвычайно ярким и могучим в этом спек­такле! Речь шла о средневековой Армении, но Александр Григо­рян вместе с Фредом сумел создать удивительный образ, сделавший спектакль актуальным именно сегодня. Нечто страш­ное, звериное в князе Василе перекликалось с сегодняшним днем… Я играла роль кормилицы Сабет, работала с удоволь­ствием. Помимо глубокого интересного драматического мате­риала, что-то безумно родное, трагически связанное с судьбой моего народа волновало меня в этой драматургии. Не могу не от­метить работу Армена Арнаутова (князь Сепух), который сумел заставить зрителя одновременно плакать и смеяться, задуматься о чем-то крайне важном, что может спасти наши души сегодня… так же, как и в спектакле «Киликийский царь» по пьесе Мушега Ишхана, где Армен играл главную роль. Эти два образа в его ис­полнении получились объемными, значительными и безумно трогательными… Спектакль «Княгиня павшей крепости» вы­езжал на гастроли в Петербург и был по достоинству оценен кри­тикой и зрителем, а «Киликийский царь» чрезвычайно сильно прозвучал на международном фестивале в Бресте…

«Разоренный очаг» по пьесе Габриэла Сундукяна шел у нас много лет назад в постановке Роланды Харазян. Пьеса хоро­шая, с богатым ролевым материалом. Я играла Саломе и очень любила эту роль, но спектакль не совсем правильно был распре­делен, особенно пострадала главная роль Осепа, которую испол­нял слишком русский актер, далекий от тбилисского колорита и от событий, происходящих в пьесе… Но во второй раз, много лет спустя, спектакль поставил Армен Элбакян, и получился замеча­тельный, интересный, прекрасно оформленный в плане музыки, декораций и костюмов армянский спектакль. Роли распредели­лись очень удачно. Я уже играла Хахо. Роль Осепа великолепно сыграл Сергей Магалян, был замечательный Мармаров в испол­нении Армена Арнаутова, Юрий Зелинский с блеском играл Парсига, а Ирина Арутюнян — Саломе. Получился интересный, цельный, яркий спектакль. Он был четко выстроен режиссерски, мы все работали с большим интересом, режиссер знал что делает, всегда подготовленный приходил на репетицию… Мы получили высокую награду от СТД Армении «Артавазд» в номинации «Лучший спектакль театрального сезона». У меня сохранились самые теплые воспоминания о работе с замечательным режис­сером и человеком Арменом Элбакяном…

В дальнейшем Александр Самсонович не раз обращался уже к современной армянской драматургии и даже сам вместе с Мариной Мариносян выступил в качестве драматурга. Они на­писали удивительно нужную, злободневную пьесу «Разорванная цепь», в которой по сюжету армянин (Фред Давтян) и азербай­джанец (Роберт Акопян), скованные одной цепью, бегут из рос­сийской тюрьмы. Пройдя через страшные испытания, кровные враги достигают абсолютного человеческого взаимопонимания… Спектакль прозвучал на подобии разорвавшейся бомбы и полу­чил самые высокие оценки…

Еще одна пьеса подобным образом прозвучала в поста­новке А.Григоряна — «Лунное чудовище» Ричарда Калиноски. Спектакль о молодой паре, пережившей ужасы армянского Ге­ноцида, после чего героиня не может родить ребенка, и они ре­шают усыновить беспризорного мальчика… В 90-ю годовщину Геноцида армян Александр Самсонович поставил эту пьесу сначала в МХТ, а после и в нашем театре. Спектакль идет с боль­шим успехом до сих пор и в Москве, и у нас. В нашем спектакле в главных ролях были заняты артисты уже нового молодого по­коления — Эва Шамхалова и сын Сергея Магаляна Эдик Магалян. Сегодня эти роли исполняют Аня Баландина и Арман Казарян. Роль повзрослевшего мальчика, вспоминающего всю эту исто­рию, исполняет Сергей Сергеевич Магалян, а самого мальчика сегодня играет сын Александра Самсоновича Саша Григорян… Выразительный, трогающий до боли спектакль…

Все эти спектакли всегда вызывали большой интерес у армянской общественности, а выезжая на гастроли, мы имели возможность через них рассказывать об истории нашего народа и о том, чем живет армянский народ сегодня. Благодаря русскому языку и хорошей драматургии у нас всегда это получалось на самом высоком уровне…

Продолжение