«Наша Среда online» — Помните знаменитый спиричуэл “Heaven”, утверждающий, что крылья даны всем детям Божьим? All God’s Chillun Got Wings… Именно эту строку Юджин О’Нил сделал заглавием пьесы, известной русскоязычному читателю под очень лаконичным и метким названием “Негр”. Название это — смелое, но очень адекватное, профессионально подобрала в далеком 1930-м замечательная переводчица Н. Крымова, понимавшая, что вряд ли советский читатель определит негритянскую проблематику по строке не известного ему спиричуэл (Поль Робсон спел его в СССР чуть ли не тремя десятилетиями позже). Но если бы в той же мере наделенный интуицией переводчик обратился бы к той же пьесе позже – в 50-е прошлого века, в 70-е или 90-е, – не исключено, что ему не раз пришлось бы скорректировать название исходя из требований политкорректности: негр-цветной-черный-афроамериканец или — совсем уж новый тренд — эбонитовый. Впрочем, и сам пафос подобного названия сместился бы с учетом современных представлений о политкорректности. Возможно, именно поэтому сегодня пьеса идет под не совсем адекватным названием “Крылья даны всем детям человеческим”. От греха подальше – видимо, подумал режиссер. Правда, это – далеко не все. Заметьте, как топорно отсекается в последнем переводе названия другая «неполиткорректная» тема – тема Божественного: крылья-то, оказывается, даны не детям Божьим, а детям человеческим… Отсекается то, что по сути является источником живой нравственности, изначальной справедливости. То, отсутствие чего в свое время и превратило белого человека, христианина, во владельца черных рабов, выстраивавшего собственное экономическое благосостояние за счет жизней нескольких поколений «детей человеческих» и даже демонстрировавших последних в зверинцах Европы вплоть до 30-х годов XX столетия, когда отнюдь не живая нравственность, а Великая депрессия положила конец этому чудовищному явлению.
Впрочем, и вся последующая история пестрит масштабными преступлениями людей против людей, так что поводов для политкорректности все не убывает, а список неполиткорректных терминов все расширяется, вытесняя и профанируя понятия живой нравственности, подменяя их релятивистской моралью.
Подмена понятий стала одним из основных средств манипуляции сознанием. Современные информационные технологии с легкостью решают проблему эволюции интерпретации любого термина. Что может быть опаснее: в моде – антиэволюция и насаждение «готовых решений»? В отличие от эвфемизма, призванного заменить действительно нелицеприятное, некорректное, оскорбительное, – явления, обусловленного исторически сложившимися социально-культурными ценностями, очередной политкорректный термин, наделенный нужной интерпретацией «экспертными сообществами» и «поборниками прав» всех и вся, вводится практически принудительно, маргинализируя каждого, пытающегося взывать к здравому смыслу. Разве меняет сущность расизма искусственная эволюция термина «негр»? Конечно же нет! Но зато она создает огромное манипулятивное поле, в котором – наряду с цветными, некогда отвергнутыми и воспринимаемыми в качестве чужаков – можно агрессивно промотировать права любых «иных», даже если их никто не угнетает, основываясь, так сказать, на «печальном опыте человечества». Более того, подобная практика выходит далеко за пределы правозащитной сферы и внедряется в профессиональное научное поле, профанируя таким образом само понятие науки. Так, например, последовательно вытесняется термин «раса», а вместе с ним — и расология как одно из фундаментальных направлений антропологии. Выдающийся французский ученый Поль Топинар в своем базовом сочинении «Антропология» (1878) писал: «В антропологии термин «раса» имеет совершенно реальное значение и служит для обозначения естественных подразделений человеческого рода, независимо от времени, когда они образовались». Зато современные французские парламентарии, руководствуясь рекомендациями все того же «экспертного сообщества», ввели запрет на употребление слова раса под предлогом, что «понятие «раса» является абсурдной концепцией, которая стала основой худших идеологий и которой нет места в современной правовой системе…», как заявил один из авторов законопроекта.
Куда более тонкая игра – подмена смыслов, не затрагивающая внешней стороны явления, в частности, наименования, но качесвенно искажающая его суть.
Знаете, что за памятник в Нормандии, в городке Онфлер – на родине Флобера — поставлен тем, «кто любил и был предан»? Памятник «Муму» и всем жертвам любви». Этот любопытный и очень показательный факт я узнала недавно из небольшой статьи-зарисовки в журнале «Ɔноб». Описывая «знакомое, уже не раз испытанное чувство» — когда встречаешь частицу собственной культуры на чужбине, автор в то же время сообщает, что у французов рассказ имеет иную смысловую нагрузку. «Он о любви и предательстве и, как следствие, об одиночестве», а памятник посвящен всем, «кто любил и был предан. И остался в одиночестве». Тема любви и одиночества, воплощенная в бронзовой псине с преданными глазами и русалочьим хвостом столь актуальна для городка, потому что здесь бывали «любившие и одинокие» великие «Тургенев и Мопассан и потому что здесь родился их общий друг Гюстав Флобер, который тоже любил и тоже был одинок до конца своей жизни»…
Думаю, интуитивно каждый читатель почувствует, что что-то здесь не так, хотя, на первый взгляд, информация о великих литераторах в общем-то адекватная, биографически не искаженная. Памятник, однако, в столь знаковом для мировой литературы месте стоит не Флоберу, не Мопассану и не Тургеневу… Наконец, отчасти благодаря «драматическому» послесловию к статье, человек, даже не особо наделенный критическим мышлением, начинает нащупывать, что же все-таки не так… Оказывается, «Памятник «Муму» во Франции установлен режиссером Юрием Грымовым. Он получил согласие на его установку от мэра города Онфлер почти мгновенно. После неоднократных попыток установить его в Москве». Так вот оно что! Что ж, значит русский читатель, судя по всему, еще не утратил исконного понимания смысла тургеневского рассказа! И он наверняка понимает, что «Муму» по большому счету — не «о любви и одиночестве», хотя, безусловно, главному герою рассказа, Герасиму, оба эти чувства были знакомы… Есть в этой игре с понятиями и другая составлящая — профанация собственно понятия «любовь», не говоря уже о словосочетании «жертвы любви», отдающем, простите, пошлостью.
Трудно поверить, но образ бедняги Муму оказался бесконечно привлекательным для манипуляторов. В 2004 году в Санкт-Петербурге отмечался юбилей знаменитого произведения И. Тургенева. Здесь, однако, Муму стала воплощением страдания животных, а сам юбилей был обозначен как «день покаяния перед братьями нашими меньшими».
Вряд ли Тургенев мог предположить, что когда-нибудь все то очень существенное, что его действительно волновало и заставляло страдать как человека мыслящего и глубокого (помимо естественного сочувствия псу) – абсолютное бесправие и страдание человека, ничем не ограниченные барский произвол и самодурство в условиях крепостного права – все это отойдет на задний план или исчезнет под натиском альтернативных смыслов. Что главной жертвой этой бесчеловечной ситуации (а отнюдь не любви) окажется вовсе не Герасим! Потрясающе драматичный и противоречивый образ, в котором Иван Аксаков тонко усмотрел символ самого русского народа, «его одновременно страшной силы и непостижимой кротости» — Герасим в инфантильных гринписовских трактовках выпадает из риторики произведения вместе со всем историческим контекстом своего времени — русской драмой жизни, «некрасивой по внешности, но потрясающей душу».
Современное информационное поле, нацеленное не столько на передачу информации, сколько на ее нужную интерпретацию, пестрит подмененными понятиями и искаженными смыслами. Глубинное понимание обсуждаемых вопросов доступно, как правило, немногим. Гораздо больше людей наделены критическим мышлением, отчасти способным защитить от потока лжи. И практически каждый способен при желании просто обдумать услышанное. Но не всякая ситуация может быть осмыслена логически, особенно если информация апеллирует к чувствам – ведь чувственный опыт индивидуален, а у молодых людей еще и крайне ограничен. Так или иначе, человек стремится пропустить любую информацию через призму нравственности и справедливости. Проблема, однако, в том, что и эти понятия виртуозно подменяются сегодня. И вот тут стоит вернуться к детям человеческим, порой забывающим, что они — дети Божьи. Но стоит лишь вспомнить об этом, и можно менее требовательно отнестись и к критическому мышлению, и к чувственному опыту и к прочим необходимым фильтрам. Ориентиры – не новы. У христианина повсюду маяки – четко сформулированные идеалы христианства. Не потому ли так последовательно сегодня выводится из общественной риторики понятие Божественного? Попробуйте в экспертном сообществе или в аналитической программе, при составлении законопроекта или профессионального кодекса сослаться на христианскую нравственность. Можно представить себе реакцию «прогрессивного» человечества. Хотя почему, собственно, нет? Почему страна, позиционирующая себя как христианское государство с более чем тысячелетней христианской историей и имеющая серьезную христианскую доминанту среди населения, не может декларировать открытую приверженность христианским ценностям? Сам факт подобной декларации мог бы стать серьезной защитой на пути проникновения разрушительных идей, подаваемых в заведомо искаженной, но внешне привлекательной форме? Ведь неспроста сегодня в школах Соединенных Штатов, например, повсеместно вводятся запреты на употребление слов «Бог», «Иисус», «Рождество»… Так последовательно вытравливается из нового поколения само религиозное сознание, элементы которого могут стать впоследствии спасительными маяками, не допускающими искаженных трактовок. Четкие ориентиры – вот что пугает сегодняшних манипуляторов гораздо больше, чем наличие у человека критического мышления, его информированность и опыт. Это именно то, что мы можем при желании передать последующим поколениям, которым, судя по всему, придется держать серьезную оборону за традиционные ценности в нашем обществе.
Все главные истины – очень просты. Но не тривиальны. Именно поэтому они должны быть осмыслены сквозь призму живой, религиозной нравственности. Закрепленные законодательствами и даже широко представленные в общественной риторике, основополагающие ценности останутся пустым звуком и будут искажаться, утрачивая исконный смысл и подлинное содержание, покуда мы сами не сформулируем для себя, почему для нас что-то важно, а что-то — недопустимо. Недопустимо не потому, что это неинтеллигентно или «не по-купечески», неприлично или не свойственно нашему кругу, некрасиво или нетактично, а именно потому, что — не по-христиански и что наша принадлежность к христианской цивилизации, наше христианское сознание – главное мерило всего и вся. Осознание этой простой истины нам особенно необходимо сегодня, когда в основу правовых положений ложатся формулировки релятивистской морали, а традиционные кодексы искажаются в угоду сиюминутным требованиям политкорректности.
МОСТ – 26 сентября 2013