«Наша Среда online» — Ирина Каренина родилась в г. Нижнем Тагиле в семье спецпереселенцев из Крыма. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького (семинар поэзии Владимира Фирсова). Автор 7 книг стихов. Лауреат премии журнала «Знамя» (2011), премии им. Виктора Астафьева (2016). В настоящее время живёт в Минске.

***

Брату

В Петербурге, в дни новогодья
Под тёмными сводами армянской церкви
Оставляли в песке зажжённые Богу свечи.
Там же, в дни жаркой весны,
На маленьком кладбище
С полу-десятком склепов и парой хачкаров
Бродили в тиши между ухоженных туй,
Отдыхали на строгой скамейке –
О чем говорили? Разве ж я помню…
Подмосковной осенью
С тем, что когда-то был другом,
Зашли в магазинчик на рынке – купить тархуна,
Пахнущий терпко свежий пучок
Рейсом – сегодня – из Еревана, так нам обещали.
Хозяйка, с которой мы были – одно лицо,
Одно, горбоносое, тёмное, длинное, как с иконы,
Искоса глянув, сказала тому, кто когда-то был другом:
«А ты спроси её, спроси стоящую рядом,
Почему её дом – не Арцах и не Киликия?»
Он не нашёлся ответить.
И весь вечер тархун жёг мне горло.

***

…И ловят руки не мяч, но меч,
И держат руки не меч, но мир.
Врастаешь сердцем в родную речь
И горькой нежностью – в свой фронтир.
Укореняешься в мятеже
Во веки вечные, и аминь,
На горизонте, на рубеже,
Где корни неба вонзились в мир.
И жжёт ладони горячий снег,
И горе вплавлено в белый лёд,
И наш короткий и страшный век,
Как ночь последняя, настаёт.

***

Мы не взрывали мостов, не поджигали Рима,
При слишком больших запросах получали по бороде,
Но в жизни неповторимо то, что неповторимо,
Да и оно уходит, подобно слепой воде.

Мы не срывались в атаку на Карфаген и Трою,
Не становились к стенке, бледные, как стена.
Но первое – все же смерть, и жизнь потому – второе,
Хотя и она проходит, как будто прошла война.

Может быть, мы слабее кентавра или спартанца,
Может быть, мы унылы, не рыцарственны ничуть,
Но только у каждой эпохи – свои роковые танцы,
Свои винтовки и копья, целящиеся в грудь.

Смотрим в себя – безглазы, будто античный мрамор,
Смотримся, как герои, на фоне гламурных дев.
Здесь главное – удержать душу и спину прямо,
А это легко даётся врастанием в барельеф.

***

По бутылке к обеду прикупим
Густо-красного, словно рубин,
Отсчитаем замызганных рупий
И покинем пустой магазин.
Чтоб до ночи сидеть и не плакать,
Вспоминая про это и то,
Говорить о мужьях и собаках –
О живых и о тех, за чертой,
Обо всем, что когда-то болело,
А потом безвозвратно ушло,
На такие юга улетело,
Что не вспомнишь – добро или зло,
И бренчит мелочёвкой в карманах,
Не желанное даже врагу,
Выкликая: «Креветки, рапаны!»
На пустынном твоём берегу.

***

Не пей, молодка, вин – ни яблочных, ни прочих,
Тем более что ты уже не молода,
И в глотке – пыль дорог, и день стремится к ночи,
И песня у тебя – такая, как всегда.
«Разлука ты, разлу…» – нет, хватит, безусловно.
Ушедшего прости и сердце обесточь.
И чёрные глаза устало и любовно
Пускай глядят туда – в чернеющую ночь.

***

За безупречность и наглость меня люби.
За тишину и нежность меня люби.
За холодок и смех мой меня люби,
За полуночные «здравствуйте» и «прощай».
За не-звонки, за приезды так редко, за
Спешку такси в аэропорт – вокзал,
Вечную спешку из пункта А в пункт Б.
И за все то, что я не дала тебе.

***

Валентине Беляевой

Тамбурин, сямисэн или бубен цыганский –
А танцуй, вытанцовывай горе своё!
Погребальный напев или стон каторжанский –
Всё одно, лишь бы в сердце сошло забытье.

Всё одно, всё едино, могло ли иначе
С нами быть… Как могло бы – не думай, не вой!
…Слышишь, песню поют – а как будто бы плачут
Над больной, над бедовой твоей головой…

***

Ей ничего для себя не надо,
Так и уйдёт – и ищи-свищи…
Песни полночные за оградой,
В травах расстеленные плащи.

Будут ещё мандолины, розы,
Шёлковый веер, далёкий путь –
Тройкой почтовой, чумным обозом,
Товарняками… да как-нибудь.

***

Нам многое не суждено,
И многия в сердце печали.
Чем кончится это кино,
И что там случилось в начале?

Мы долго и остро живём,
Хватая с полночного звёзды,
О них, о любви, о своём
Бормочем невнятно и слёзно.

Проигран решающий матч,
И нежность не ищет предлога.
Поплачь, мой любимый, поплачь,
К кому нам припасть, как не к Богу?

***

Вот так истоскуешься, в горле комок, как звезда,
И – кто же там, ты да не ты, – у окна в темноте,
В больничной палате, и хлещет по окнам вода,
И «скорая помощь» внизу продолжает свистеть –
Привычное горе. Сожми треугольником рот –
Кто после бессонных ночей не стонал по утрам?
Сиротские койки и жидкий столовский компот.
Тебя довезли и спасли, и к чему тарарам…

***

— Разменяешь любовь на усталость
И научишься просто молчать,
Чтоб тебе по губам не досталось
От того, перед кем отвечать.

— Всё постыло. Опущены руки,
И умыты, и сердце в золе.
Нет такой небывалой разлуки,
Чтоб не встретила я на Земле.

Мир трясёт лихорадка дурная,
Что ни тронь – всё в огне и в дыму.
И стою – не своя, не родная
И не нужная здесь никому.

***

Когда отгремят эти муки, мой свет,
Погаснут чумные костры,
Мы вспомним, кто был с нами в дни наших бед,
А кто приходил на пиры.

Мой ёлочный ангел, игрушечный друг,
Закрылков бумажная стать,
Лети на печальный рождественский Юг
И горю вели перестать.

И сердцу вели не дрожать, а гореть
Во тьме маяком, светляком,
Чтоб каждый, кого обрекают на смерть,
До Бога добрался легко –

По воздуху шаткому, в южной ночи,
По лестнице ветра туда,
Где держит старик наготове ключи,
И небо звенит в холода.

Звезды леденцовой подтаявший лёд
Лизни, легкокрыл, легконог.
А если по сердцу бедой полоснёт –
Мой ангел, ты сделал, что мог.

Не вынесут тонкие крылья твои
Железа стотонный обвал.
Но хватит и тем твоей тихой любви,
Кто плакал – и кто пировал.