ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
«Наша Среда online» — Это было такси марки «Жигули» красного цвета, которое было припарковано на площадке против автовокзала, подальше от суматохи, а водитель курил, отойдя в тень. Дым затуманил его лицо, но по той позе, в которой он стоял, можно было заключить, что он в летах, а раньше был полненьким мужчиной. В кожаной темной куртке его облик был похож на пончик, забытый в витрине магазина, загорелый край которого съежился и иссушился, а в выпуклой части все еще немного мягкости осталось.
«Должен ведь иметь хоть какую-то мягкую часть? — подумала я, — не иссушиться же ему и не остаться, прилипшим к рулю», — и шаги свои направила в сторону ближайшего зала ожидания.
Водитель, который благополучно коптился в облаках своего дыма и, в случае продолжения, скоро лишился бы и своей мягкой части, бросил курить и, отбросив в сторону остаток сигареты, направился в мою сторону.
«Вот это удача!», — улыбнулась я сама себе, вспомнив совет моей дочери: держаться подальше от таксистов прошлого века.
— Когда же ты наконец-то освободишься от своих советских восприятий? — наказала она и проинструктировала не садиться в старые машины. — Раз уж платишь одинаковую плату, то не лучше ли ездить хотя бы в удобных условиях? — говорила моя дочь, подучивая меня, что в ответ старым таксистам, предлагающим свои услуги, надо резко сказать: нет и …отрицательно помахать головой.
Мы долго смеялись над этими ее уроками мастерства, и моя дочь поверила в мои способности.
— Очень далеко пойдешь! — сказала она, увидев мои волосы, растрепанные на ветру. Затем завязала на моей руке такую же красную нить, какая была завязана на ее левом запястье.
— Такие нити в наше время звезды Голливуда себе завязывают. Помогает, чтобы положительные эмоции притягивались к тебе. И в то же время, это своего рода браслет, так что, Аннушка, дорогая, ты не пропадешь, — сказала с озорной улыбкой на лице и перекрестила мой лоб, грудь, затем плечи и, смеясь, упала в мои объятия…
Про себя повторяя слова, о которых мы договорились и, иронизируя сама над собой, только хотела я принять позу для отказа, как водитель подступил ко мне, как на признании в любви:
— Я знаю, что моя машина уже старая, но я ее недавно отремонтировал, а я…хороший водитель, Вас надежно довезу, — сказал и быстро протянул мне руку, показывая водительское удостоверение и талон техобслуживания, и еще какие-то бумажки.
Прочитала имя и…сразу вспомнила его, Карена, который когда-то был моим партнером по танцам в Доме пионеров. Как же он изменился, Боже мой!
—Хорошо. Когда отправляемся? — спросила я.
—Немного еще подождем, если другие пассажиры не подойдут, то я не заставлю Вас ждать напрасно. Да… и Вам не придется платить дополнительно, — сказал он и удалился договариваться с диспетчером.
В этот момент зазвонил мой телефон, звонила моя дочурка.
— Я даже не сомневаюсь, что ты сейчас торжественно восседаешь на сиденье какой-нибудь старой потрепанной машины и занимаешься настройками в своем телефоне, — пророчески сказала она.
— Угадала, — ответила я и хотела сказать, что водитель является моим другом детства, но в этот момент последний открыл дверь и, усаживаясь, сообщил:
— Больше нет никого, поехали.
— Я через два часа буду у бабушки дома, сейчас трогаемся, — сказала я дочери и, выключив звонок, в ответ посмотрела в зеркало машины.
Я состроила на лице взгляд намного строже обычного, закрылась барьером тишины и, как и обещала своей дочери, торжественно облокотилась на спинку сиденья, надеясь в таком положении доехать до моего родного города. И написала сообщение: «Ты даже представить себе не можешь, но я действительно сижу в советской машине».
Ответ пришел незамедлительно: «Кто бы сомневался».
«Но я одна, других пассажиров нет».
Улыбка, а затем появились знаки: «Сейчас тебя изнасилуют и выбросят в ближайшее ущелье».
«Глупышка».
«Смотри, если понадобится моя помощь, то — звонок другу», — дочь была неуступчивой.
«Хорошо». Машину в какой-то миг затрясло, и я еле набрала буквы, пристраиваясь по ходу движения.
«Как я погляжу, ты скоро напишешь новый рассказ, да, Агата? — все еще щебетала моя дочь. — О чем ты будешь писать на этот раз, а? Если бы не было этой дороги, интересно, чем бы обогатилась современная проза нашей планеты?».
Машина ехала спокойно и самоуверенно. Казалось, самоуверенность водителя передалась колесам. Или дорога была ровной? Однако долгое время я и дочь переписывались и дзинканье входящих сообщений, подобно жужжанию мухи, стали слышны в этой тишине.
— Наверно сейчас сообщаете членам Вашей семьи, в какой машине и с какими номерными знаками, Вы находитесь и когда доедете, — улыбнулся водитель, глядя в зеркало.
И это друг моего детства, с которым семь лет, рука об руку, я танцевала и участвовала в концертах. Кого не видела более чем тридцать лет.
— Да, Вы не ошибаетесь, — слегка улыбнувшись, ответила я.
В зеркало был виден совершенно другой человек. Трудно было представить, что этот немолодой человек с осунувшимся лицом когда-то был мальчиком. Взгляд мой упал на его правую руку, которой он держал руль: шрам, который тянулся от большого пальца до мизинца, был отчетливо заметен. Он его приобрел еще тогда, когда наша танцевальная группа только-только формировалась на первом этаже одного из домов, где по просьбе жителей открыли мини Дом пионеров. Было организовано новогоднее торжество, и все оделись по-праздничному, блестящими лентами забросали друг друга и с трепетом ждали, когда же потушат свет, чтобы при свечах начался фейерверк. Когда потушили свет, мать Карена громко закричала. Карен упал и головой ударился о металлический стержень, протянутый вдоль стены, а из его руки обильно текла кровь. Младший брат Карена жалобно визжал, и матери откуда-то нашли Деда Мороза, который в считанные секунды пришел и подарил ему все конфеты из мешка.
Карен голоса не подавал и героически терпел боль, пока медсестра не наложила на рану огромную повязку величиной в громадный лист белой капусты, а младшего брата уверили, что Дед Мороз спрятал в капусте конфеты для Карена.
Представление было настолько достоверным, что многие из детей так и не догадались о том, что произошло. Только я стояла молчаливая… Карен был моей партнером в танце, и я понимала, что теперь нельзя будет крепко держать его за руку.
А если во время движения, я случайно сжимала его руку, Карен шутя говорил, чтобы я была осторожной, а не то конфеты раньше времени могут выпасть. И я ужасалась, мол, что это за шоколадки должны были выйти из-под слоев марли. И мысленно приостанавливала их ужасное рождение: красно-красное, как кровь Карена…
— Каин! — сквозь слезы малыш смотрел на брата и с восторгом раскрывал неприглядные конфеты, от которых, как сказала бы моя дочурка, исходил запах советской бездарности…
Карен с этого дня стал Каином. Для всех нас. Нравилось бы это ему или нет. Откуда нам было знать, какое ужасное значение имело это имя в библейской истории и как оно могло сказаться на его судьбе? Или, должно было сказаться?
Мы в течение нескольких лет еще будем держать друг друга за руки, невольно становясь свидетелями того, как станут биться сосуды жизни под нашими созревающими сердцами. Как появится растительность вокруг губ юношей и какие имена, как цветы, появятся в их скрытых вожделениях. И с каким удивительным терпением он будет переносить накаленные от юности наши потные ладони, когда на сцене мы будем жить настоящей жизнью.
Пожалуй, это и есть самое настоящее…для нашей памяти. Но мы не знали, насколько чужими мы станем годы спустя, когда больше никогда ни группа, ни Дом пионеров и ни танец не будут первичными вопросами для нас…
— Каин готов жизнь свою за тебя отдать, уже доезжаю, — голос Карена, переданный по телефону, прервал мое секундное самозабвение, которое последовательностью мгновений выстроилось перед моими глазами.
— Это внук моего брата, считает минуты, когда же я вернусь с работы домой, — смотря в зеркало, сказал он мне.
Слегка улыбнулась. Я была обязана зеркалу за то, что оно не передавало моего волнения. Я волнуюсь каждый раз, когда слышу голос из детства. Пусть даже издалека, пусть шепотом и недосягаемым образом, но он подступает к моему горлу и проглатываются мои слова.
Проехали большую часть пути. Села, следующие один за другим, усиливали биение моего сердца. У села с поэтическим названием «Красивое пастбище» мой взгляд долго был направлен в сторону косогора, ведущего на кладбище, туда, где мой отец…Проложенная пешая тропа проходит через мое сердце и, каждый раз, я мысленно открываю калитку ограды кладбища, вхожу вовнутрь и глажу пол последнего дома моего отца. По этому пути я прохожу наверно чаще, чем люди, идущие к своим близким в дни поминания усопших. Однако ничто не наполняет мое сердце. Потому что давно уже оно становится полным, когда дохожу до окраины села и, не доходя до пристанища, удаляюсь…
«Карен хорошо водит машину», — мысленно оценила я, понимая, отчего волнение, переполнившее мою душу, постепенно стало успокаиваться.
—У меня нет семьи, моя семья – это семья моего брата, — опережая мое любопытство, сказал Карен.
— Мой брат погиб в 94-м на войне. Я вырастил его годовалого сына. Его жена умерла несколько лет назад от рака. Я был в России, но оставил все свои дела и приехал, чтобы ребенка поставить на ноги… Мой брат очень хотел, чтобы у меня было много детей. Теперь я попросил его сына, чтобы хотя бы он осуществили мечту своего отца…
Удивительная общительность проявлялась в голосе Карена, он не знал, что я его узнала, но, при этом, разговаривал как будто со своим столетним другом. Такой его тон мне нравился, я не корчилась навязанными манерами незнакомой мещанки и как будто мы были вечными собеседниками, которые всего лишь на миг потеряли друг друга, когда пошли за стаканом воды.
На самом верху перевала расцвело маковое поле. Карен попросил разрешения остановиться на пару минут около ближайшего родника.
— Я курящий, сестричка, с твоего разрешения.
Я вновь слегка улыбнулась. Впервые почувствовала, что жизнь остановилась в глазах Карена. Странное чувство овладело мной. Когда он вышел, я заметила, что он хромает. Его походка имела такой подчеркнутый недостаток, который, не знаю почему, но мне показалось, что причиняет ему боль на каждом шагу.
«Как ты?», — это было очередное щебетание моей дочурки: «Ты ведь не в ущелье, правда? Аннушка, отвечай, иначе за тобой отправляем вертолет».
«У меня все хорошо, проезжаем ущелье, скоро приблизимся к ближайшему городу», — писала я, когда увидела, как Карен вошел в поле и стал набирать букет маков, бутон к бутону, сопоставляя ярко красное с зелеными колосьями. Это было какое-то чудо.
«Подарит невестке, молодец…», — подумала я и из открытого окошка продолжала наслаждаться ароматами, падающими с неба, которые вместе с солнцем заходили вовнутрь. Заметила, насколько аккуратным и чистым был «советский» салон, поэтому, для оправдания перед дочерью, старалась запоминать его подробности. «Неважно, что именно имеешь ты, а то, как ты относишься ко всему этому», — мысленно философствовала я.
Карен скоро вернулся с маками в руке, и мы безмолвно продолжили путь.
Карен и раньше был неразговорчивым, а сейчас стал еще более сдержанным. Я так хотела, чтобы он еще поговорил, рассказал о матери, о племяннике, о мире и, подобно опытным таксистам, чтобы похвастался о том, с какой скоростью может проехать через Кавказский хребет. И о том, сколько раз получал приглашения от Шумахера для участия в международных автопробегах. Однако он молчал и внимательно следил за дорогой.
Проезжающие встречные машины казались заблудившимися в поле разноцветными бабочками, выпорхнувшими на дорогу, которые, соприкасаясь с противоположным ветром, исчезали за считанные секунды.
Сообщения дочери прерывали тишину. Мой взгляд иногда падал на красную нить на моей руке, и я еле скрывала свою улыбку, или это из-за ее могущества у меня сложилось настолько положительное самочувствие в дороге?
Карену вновь позвонили.
— Каин готов боль твою перенести, уже доезжаю, — больше не нужно было говорить о том, кто звонил. Глаза Карена заблестели и как будто в машине зажглись огни.
— В честь брата назвали Арсеном, — сказал он в зеркало.
Откуда было ему знать, что я знала об этом. Что помнила, как их маму, тетю Лауру, так и Арсена, чей восторг был перед моими глазами, когда он раскрывал конфеты в тот новогодний вечер. Малыш, успокоившийся Арсен, которого … сразила пуля врага…
Воздух стал тяжелеть, хорошо, что Карен продолжил разговор.
— Я тоже участвовал в войне, был на самой границе. Это был 95-й год. Якобы объявили перемирие… Эти сукины дети озверели, понимая, что больше не будут топтать землю наших предков…В полночь напали на танках… Меня ранило в ногу, еле спасся. Демобилизовали. Поехал в Москву, но чем я мог заняться с хромой ногой в огромном городе? Научился водить такси. Только вот территория, по которой в основном проходил мой маршрут, как потом оказалось, находилась под контролем какого-то уголовника, я об этом поздно узнал. «Налоги» ему не платил, поэтому и напали на меня в подъезде, пырнули ножом и я лишился одной почки… Никому из родных не сообщил, хорошо, что мои друзья были рядом. Я свою мать … пожалел. Брат ведь недавно погиб…
На лобовом стекле появились редкие капли. Доехали до города моего детства. Бледные здания еле видного квартала, построенного после землетрясения, потемнели от начавшегося дождя.
«Все равно, это прекрасно, что Карен прошел через все это и смог преодолеть трудности, вставшие перед ним», — думала я и впервые, после грустной истории, у меня не было желания плакать.
Маки, уложенные рядом с Кареном, раскрыли свои головки и солнечная цветочная пыль, вместе с вливающимся запахом дождя и ветерком, рисовала в воздухе воспоминания детства.
Я не говорила, в какую часть города мне нужно поехать, но он, уверенно вырулил на улицу квартала, именуемого Третьим участком и, проехав через узенький мост, доехал до старой церкви.
— Каждый раз, если маршрут мой позволяет, обязательно хочу повезти своих пассажиров по этой территории, здесь случаются и Великое благословение, и мечта, и ожидание. Так много людей на этой территории рассыпали свои сердца под ногами прохожих, в качестве жертвоприношения во имя исполнения своей цели…
Купол, с древним благовонием, слегка намок от дождя, его непокрытый крест перешептывался с облаками, шепот орошал ближайший косогор, где должны были проснуться бутоны цветов с глазами фиалок с головками, похожими на звезды. Сквер перед церковью, украшенный зеленью, дремал, вобрав в свои объятия спящие камни, а ветер на их грезы выливал пропитанную ладаном слезу кустов.
Я перекрестилась, когда машина проезжала мимо древнего строения и направилась по дороге, ведущей в квартал, возвышающийся на косогоре.
Видимо он ждал моих указаний, но я молчала, что должно было означать, что он едет в правильном направлении, так я предполагала вместо Карена. Улица, недавно переименованная, стонала от дождя, как свернувшаяся в клубок бабушка. Здесь все так, как было и, одновременно, как не было раньше. Есть старые дома, которые давно не имеют жильцов и, будто сдав судьбе кривые стены, разрушаются от подагры.
Новые дома остались на плечах пожилых людей и сердитых молодых женщин, отправивших мужей на заработки. И кажутся согнувшимися ряды у обочины…
— Мне осталось жить два месяца…, — неожиданно нарушил тишину Карен.
— В этой одной-единственной почке обнаружили опухоль, и врачи говорят, что дни мои сочтены…
Я окаменела от того, что услышала.
— Сын моего брата, невестка, мой внук, никто не знает, что нет мне спасения…Они думают, что врачи удалят мою больную почку и я проживу …с другой… Но я уже поинтересовался через моих друзей, проживающих в Германии, и заключил договор с организацией, которая ищет доноров… Сердце мое полностью здоровое, поеду в Германию, якобы для удаления почки, но… удалят мое сердце и передадут какому-нибудь исстрадавшемуся человеку, который много лет подряд искал именно такое сердце, как мое…, — Карен говорил по частям… Мужчины иногда так плачут …
— Организация заплатит за мое сердце пятьдесят тысяч долларов, из которых двадцать тысяч мои друзья используют на мои похороны и остальные расходы, а тридцать тысяч пошлют семье моего брата. Им скажут, что… мое сердце… не вынесло наркоза и…я остался на операционном столе…Меня привезут на родину и похоронят рядом с матерью и моим братом, на кладбище рядом с церковью…, — тихим голосом, как будто сам с собой, разговаривал Карен…
Он вливался в дождь моего города и по капельке протекал, протекал…как река, которая должна была скоро высохнуть…
— Меня с детства Каином звали… Самым большим потрясением в моей жизни был тот момент, когда одна верующая женщина в нашем дворе как-то остановила меня и сказала: «Сынок, а ты знаешь, кто был Каин?». Я спросил: кто? Ответ состоял из двух слов, которые перевернули мой мир: «Убийцей брата! Я на несколько дней убежал из дома, никого не хотел видеть. Больше всего я был обижен на мать, которая всегда радостно меня Каином называла, повторяя лепетанье моего брата. Я готов был убить всех, кто меня назвал бы Каином и, рычал, как зверь, ударяясь головой об стену… Может быть, и сошел с ума…
— Бог? Разве не по его вине Каин так разозлился и убил своего брата? Одобрить дар, преподнесенный Ему одним братом и отказать другому… Мирными представлял Бог своих сыновей! Я окончательно ушел из дома. Мне было шестнадцать лет, и я пошел жить в доме моей бабушки. Однако…началась война, случилось землетрясение… А потом случились и остальные изменения… Домочадцы очень нуждались во мне, и я вернулся. Успокоился, думал, что главное в том, чтобы мы были здоровы, а имена… разве они важны в жизни человека? Ведь так много есть братьев, которые мертвы друг для друга, годами находятся в ссоре и один другому только смерти желает. И разве имя должно делать брата братом и придавать жизни какое-то содержание?
Во дворе нашего дома брат моего отца построил домик, в котором мои родные живут по сей день … Наконец-то на деньги, от моего сердца, они купят себе дом…
Доехали до перекрестка. Я хотела сказать, чтобы повернул направо, когда он, не спросив у меня, свернул направо. Это было удивительно. Однако я настолько была потрясена услышанным, что слова не вымолвила. Карен плавно поехал и остановился во дворе дома моей матери, прямо напротив подъезда.
— Наша жизнь ничего не стоит, когда мы живем, значит … почему бы ее подороже не продать смерти, когда… умираем…, — сказал и отвернулся.
Он неожиданно взял в руки букет маков и протянул мне:
— Это тебе, Ануш, сестра… Не отказывай, прими, как…просьбу уходящего человека, — произнес он последние слова, включил мотор…И уехал…
Каиииииин!
Небо задрожало…Деревья во дворе стали задыхаться, как в дни моего детства, когда, готовая загрохотать, грудь неба вылетала со своего места.
Огромные кусты облаков весь день напоминали когда-то перевязанную руку Карена, которую я боялась сжимать. Потому что так не хотела, чтобы из ее дрожащих слоев раньше времени посыпались шоколадки: красные – красные, как кровь, которая текла из раны.
Русский перевод Гагика Ширмазана