ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

«Наша Среда online» — Только на привале на краю оврага Манук осознал, что ночь тянется пятые сутки, а рассвет не наступает. Ему подумалось, что, наверное, тому причиной занавесивший небо и землю густой дождь, непрерывно ливший всю неделю.

Может, воздух пропитался мраком громадных лесистых гор? Или же дело в промокших людях, которые, цепляясь друг за друга, чёрными виноградными гроздьями облепили борта груженых скарбом тракторных прицепов с дрожащими красноватыми огоньками? Или факелы из намотанных на палки тряпок, освещавшие дорогу идущим впереди, распространяли резкий запах гари? А может, из-за того, что убегавшие в панике люди были обвешаны пестрыми курами, которые болтались у них на груди и на спине лапами вверх?

Или потому что на поворотах сквозь мокрую листву кустарника посверкивали глаза бродячего зверья? Или оттого, что на перевале отступавших вслепую людей сопровождала глинистая жижа? Или оттого, что в постоянно включённой рации в “виллисе” постепенно угасали голоса ребят, прикрывавших отход беженцев? Или оттого, что монотонным голосом непрерывно передавали об исчезновении трех сотрудников Красного Креста в районе железнодорожного переезда? Или оттого, что на высотке у совхозного конезавода восемь человек, расстреляв все снаряды, попали в окружение вместе со своей гаубицей? Ждали молча. Манук явственно увидел, как обвисли плечи у Гора на переднем сидении “виллиса”. Немного погодя, им захотелось выйти из машины: им показалось, из отвращения к монотонным радиопозывным. Мануку померещилось, будто он спит и видит остановку “виллиса”, и как они понуро вылезают из машины, наступают друг другу на пятки, перепрыгивая через яму, стоят, окружив репейник, расставили ноги, словно собираются водить хоровод, и не знают, приспичило им мочиться или нет. Ветки шиповника налились словно разветвлённые вены.

На шоссе раздался грохот. Манук догадался, что это ветер со всего размаха захлопнул дверцу пустого “виллиса”. Монотонный треск и шипение в машине сразу умолкли и он услышал голоса, доносившиеся с дороги.

— Том, — звал кто-то. Чуть погодя, опять, — Том.

Манук слышал этот клич уже пять дней и воспринимал его как удар кулаком по запертым железным воротам.

— Зачем кулаком по металлу? При чем здесь запертые ворота? – спросил себя Манук.

Он подумал про себя: “Не расслабляйся, ведь так могут звать и пропавшую собаку, и коня, и мужчину”.

Он провел на ходу ладонью по мокрой листве и заметил маячивший время от времени над чёрным кузовом “виллиса” полумесяц, похожий на сидящую лягушку. Одновременно, услышав завывание ветра среди людей на шоссе, он подумал, что это дующий над землей ветер просачивается в лес. Манук снова услышал, как прерывистый голос раскатисто прокричал: “Том”! Немного погодя, снова: “Том”! И до него дошло, что это, расталкивая отступавших, истошным ором упавшего в печь кричит мать, разыскивающая сына.

Они прикрывали отход беженцев. Ребята уводили их в безопасное место, сдерживая преследователей, которые шли по пятам.

В конце концов, Манук сказал Гору и Эндо Срапяну, что с какого-то момента они уже не смогут сопротивляться. Неужели они не боятся? Или все ещё надеются на помощь? При свете фонарика они изучали зелёную карту, расстеленную на коленях, и разговаривали, возражая Мануку. Он заметил, стоило ему сказать пару слов, как несогласие перерастало в спор. Манук присоединился к курящим, и ему передали сигарету, из которой струился дымок. Манук откинулся на спину и почувствовал, что одна его половина моментально уснула, а вторая все еще улавливала, как Эндо Срапян, щёлкая ключом, передает один за другим радиосигналы. Казалось, он бодрствовал во сне и сразу отреагировал на происходящее, сказал, предчувствую, вот-вот подойдёт отступающий отряд.

Некоторое время спустя, двигаясь навстречу, на повороте они опять остановились подождать. Манук вылез под дождь покурить, пряча сигарету в ладонях и вглядываясь во тьму. Прикурил вторую, начал ходить вокруг “виллиса”, стремясь плюнуть как можно дальше; потом, увлёкшись игрой, попытался переплюнуть свое достижение. Тут он заметил, как из дремучего леса гуськом вышло несколько человек. Волоча по земле тяжёлую ношу, они, спотыкаясь, притащили закутанного в мокрый брезент Ширака и уложили на заднее сидение. Когда Манук с сигаретой в зубах помогал ребятам,

Ширак схватил его за одежду. Манук оторвал его негнущиеся пальцы от своего ворота, успокоил. Тут кто-то попросил еды. Манук достал из багажника влажного хлеба; дождь зарядил еще сильнее. Видно было, как в темноте стоявшие у “виллиса” люди руками отколупывали от каравая куски и ели. Потом под дождём из разговоров Манук разобрал несколько слов, но знал, что подобные разглагольствования бессмысленны. Затем, продолжая жевать, они удалились, влекомые текучей грязью, по правой и левой обочинам. Немного погодя он заметил, как Ширак колотит себя обеими руками в грудь, словно гасит огонь за пазухой. Манук крепко прижал его голову к коленям. Все равно тот вскакивал с места, пытаясь вырваться. Когда Манук успокаивал и обнадеживал Ширака, то почувствовал, что под ним мокро, пальцы пристают к кожаной обивке. Его осенило – Ширак теряет много крови. В тот момент Манук не знал, что делать. Гор и Эндо Срапян сказали, что тоже не знают. Манук попытался вспомнить хлеб и воду, которыми кормили ласточек. Потом, чтобы прекратить стоны Ширака, прямо на ходу, при тусклом свете фонарика Манук одной рукой прижал его голову к коленям, а другой напоил тутовкой из зелёной, как ящерица бутылки. Потом Манук спросил себя, а может, он не понял бессвязную речь Ширака, постоянно просившего воды, и зря дал ему столько водки. Он почувствовал, как на фоне водочного аромата в кабине от Ширака сразу запахло потом. Манук проголодался. Он настолько ослаб, что не мог сидеть прямо. Потом он услышал, как Эндо Срапян закряхтел, поворачивая руль, потому что не мог вписаться в ширину дороги и бросал машину от обочины к обочине, объезжая колдобины.

Из темноты возникли силуэты. Манук увидел их через заднее стекло. Ему подумалось, что только вспугнутые телята и упитанные белые козы могут так резво выскакивать из дубняка. Когда Манук снова приблизил голову к окну, то увидел вышедшего на дорогу человека, потом еще одного. Он пристально всматривался, пока глаза не привыкли к темноте и можно было явственно различать, сколько их всего. Потом Манук долго не мог решить, стоит ли говорить об этом Гору. И речи быть не могло, чтобы кто-нибудь из беженцев оставался в этом районе; он был уверен, что опустошаемая территория прочесывается. Потом его внимание привлекло то, как вибрация работающего мотора передается через жесткий пол Шираку, а от него, к Мануку. Манук сказал, что за машиной, то появляясь, то исчезая из виду, шагают люди. Все обернулись и начали смотреть. Посомневались. Решающее слово было за Гором. Наконец, остановились.

Не вылезая, держась за ручку, Манук приоткрыл дверцу и, выглянув вполоборота, воззвал к темноте. Ответа не последовало. Он подумал, что, может, и они зовут его. Наверное, он их не слышит из-за дождя, барабанящего по брезентовому тенту. Веяло прелью, вероятно, из лесу. Потом Манук почуял, что запах исходит не оттуда, а от брезента, в котором принесли Ширака. Стали ждать, пока они, хлюпая по грязи, доберутся до машины. За это время, перед тем, как потерять сознание, Ширак успел с мольбой в голосе помянуть добро и зло. Манук побрызгал его лицо водой и, прокричав на ухо “Ширак”, “Ширак”, вывел из обморока. Тут он заметил, что они пришли и стоят у распахнутой дверцы. В слабом свете, падавшем из кабины, он увидел перед собой двух похожих глубоких старух со сложенными на животе руками. С кончиков носов капала дождевая вода.

Эндо Срапян спросил, почему они так отстали от беженцев?

Манук заметил, как одна из них отвечала, вытирая льющуюся воду ладонью, а потом об одежду. Из-за дождя слов было не расслышать. Ему подумалось, может, дождевая дробь по тенту – это морзянка.

Потом Манук громко запротестовал. Он был уверен, что Ширака трогать нельзя, пусть ему дадут спокойно умереть на заднем сидении. Манук опять вступил в полемику: зачем было вообще подбирать этих старушенций?

Один из них говорил, что они уже не могли даже позвать на помощь.

Мануку подумалось, что после их появления перед “виллисом”, Ширак сразу успокоился. От этой мысли ему стало не по себе. Манук услышал крик ночной птицы, но в машине, он бы его не услышал.

Потом, чтобы освободить место, Гор при помощи Эндо Срапяна перетащил Ширака к себе через проход между двумя передними сидениями. Манук услышал, как затрещали и посыпались пуговицы с одежды Ширака. Потом он увидел, как Гор взял его израненное тело к себе на колени, словно ребёнка и, обхватив двумя руками под мышки, прижал к груди.

Тут Манук заметил, сколько места занимают старушки после Ширака. Он увидел, что они сидят босиком, словно находятся в очень почитаемой святыне или храме. Они плотно уселись, потом положили облепленные грязью галоши себе на колени; с их волос и бровей сочилась вода.

Мотор не работал, поэтому Манук явственно услышал хруст ветки под ногами в лесу и одиночный кашель. Его напряжение сразу передалось Гору и Эндо Срапяну. Старушка успокоила их, сказала, что это олень забрёл в заросли кустарника. Манук полюбопытствовал, откуда она это знает, ведь ничего же не видно. А вот знаю, ответила она. Манук спросил, что она этим хочет сказать, однако заданный вопрос показался ему весьма бессмысленным, и он потребовал, чтобы они надели галоши, потому что пол усыпан осколками разбитых ампул. По-прежнему держа галоши на коленях, они упорно отказывались. Манук вступил с ними в спор и сказал, что зря они их взяли. Та, что ниже ростом, сидевшая поодаль от Манука, сказала, что они уже даже не могли позвать на помощь. Бдительность Манука была так обострена, что при включенном свете, когда заработал мотор, он сразу же заметил оленя, бросившегося наперерез “виллису”.

— Вышел, — сказала одна из них.

— Подумаешь! — буркнул Манук и опять взялся за свое — сбил её галоши на пол.

Потребовал, чтоб надели. Та, что ниже ростом, сидевшая поодаль, подобрала галоши и положила на колени. Гор и Эндо Срапян велели Мануку поостыть. Прошло некоторое время, и он догадался, что с тех пор, как они сели в машину, Ширак настолько оправился от страданий и безысходного страха, что у него на губах обозначилась улыбка.

За несколько секунд до кончины Ширака та, что ниже ростом, сидевшая поодаль от Манука, молвила: мы разулись в знак уважения к вам.

Левон Хечоян

Перевел с армянского Арам ОГАНЯН