ЛИТЕРАТУРА

«Наша Среда online» — Гоар Рштуни известна читателям биографическими книгами о своих соотечественниках. Ранее уже вышли повествования про Манук бея, кардинала Григора Агаджаняна, про Вазгена Веапара, про последнего наследника из знаменитого рода Абамелек-Лазаревых. В своей 15 книге «Общий ген армянский. Апостолы и Иуда» объединены биографические эссе об 12-ти знаменитых армянах, 11 из которых прославили Армению, хотя многие из героев жили далеко за ее пределами и трудились во благо других государств.
С любезного позволения автора публикуем отрывки из этого сборника.

Манук бей, принц армянский

1769, Рущук – 1817, Хынчешты

     Как бутон алой розы прекрасной сияет для нас, для армян,
Выше солнца теперь князь армянский Манук Мирзайян!*

                             (из восторженного приветствия венских армян)

Каков человек, таковы и дела его. Спокойно уходит в мир иной тот, кто выполнил свое предназначение на Земле, а предназначение имеет каждый.

Манук Мартиросович Мирзаян, больше известный современникам как Манук-бей – дипломат, крупный предприниматель — имел великое предназначение, ибо послужил многим народам, с которыми ему было суждено жить, работать, бороться за справедливость. Воистину грандиозны совершенные им дела, хотя он и прожил короткую жизнь – сорок восемь лет. Бея считали едва ли не самой загадочной личностью ХIХ столетия: в Европе называли его «принц армян». Среди забот о разных народах и государствах, где он жил, он всячески заботился и об армянском народе; оказывал благотворительность армянским церквам – Эчмиадзина, Муша, Иерусалима.

Манук-бей Мирзайян, армянин, подданный двух воюющих империй (Российской и Османской), сараф и базергян, Драгоман Порты, Князь Молдовы, действительный статский советник, кавалер ордена св. Владимира, сын уроженца села Карпи (близ Аштарака). Один из руководителей переворота в Константинополе (1908). Посредник на всем протяжении войны России с Турцией в 1806 – 1812, а также при заключении Бухарестского мирного договора, подписанного в его дворце – хане за несколько недель до начала войны с Наполеоном. Благотворитель и строитель Армянских Апостольских церквей с приходскими школами, друг и конфидент русских главнокомандующих и генералов…

Загадочная и легендарная личность, почти неизвестная на родине отца и дедов… Автор описывает всю русско-турецкую войну 1806 – 1812 гг., со всеми персонажами, начиная от императоров, султанов и главнокомандующих до консулов, послов и агентурных резидентов европейских, Российской и Османской империй.

«В последнее время наша нация начала гордиться своими талантливыми людьми. Одним из таких людей был Манук-бей Мирзайян, чье имя являлось для европейских правителей его времени известным и уважаемым именем. Тем более удивительно, что (очень) мало кто может похвастаться, что знает что-либо об этом человеке, или хотя бы слыхал о нем». (Вена, 1852 г.)

В личном послании Александр I пишет Манук бею:

«Господин Манук бей! Многократные доказательства вашей преданности России и большие усердия в службе в интересах империи нашей, о чём не замедлили отметить главнокомандующие моей армией на берегах Дуная, обратили наше особое к вам внимание. В воздании ваших заслуг и в знак моей благосклонности к вам всемилостивейше жалую вас кавалером ордена Святого Владимира третьей степени, коего знак у сего к вам доставляя». Возведя в чин действительного статского советника, Александр написал Манук-бею благодарственный рескрипт за содействие «Богодарованной победе».

Турки… османские турки… Сколько кисетов золота было обещано за его голову! Совершено несколько покушений… Слыханное ли дело: гяур посмел быть одним из ключевых организаторов революции и переворота в Стамбуле! Посмел участвовать в переговорах между воюющими державами – Османской империей и Россией, которая все-таки оттяпала немалый кусок территории у султанской Турции! Хотя после шести лет оккупации и военных побед могла бы рассчитывать и на большее. Но турки умеют отбирать победу…

Кем он был, этот легендарный армянин, подданный двух воюющих государств, сын уроженца Вагаршапатского селения Карби, богатейший и влиятельный человек на Балканах, банкир и дипломат, своей революционной, разведывательной и посреднической деятельностью опутавший Стамбул, балканские княжества и Румелию?

Манук бей был также ближайшим сподвижником архиепископа Валахии и Молдавии Григория Захаряна, финансировал строительство церквей, которые тот с рвением начал возводить в Бессарабии, ставшей под русский православный флаг. Манук бей, так же, как и его дед Гоб Мирзаян, приступил к восстановлению церкви на своей исторической родине, основал приходские школы, в Вене вместе с мхитаристами успел выпустить учебник грамматики армянского языка.

А армяне, живущие вокруг Карби, где на фронтоне местной церкви было выведено имя его деда, построившего эту церковь, сегодня пожимают плечами… Никто даже не слышал о нём…

Кто он, так бесславно забытый сородичами в обретшей государственность Армении?

…Сам Осман – паша, собрав вокруг себя множество праздношатающихся людей, со­­ставил войско [числом] около тысячи душ, сделал местом своего пребывания селение Карби, осел там и перезимовал зиму. Оттуда он посылал войска в окрестные гавары и селения добыть снедь для себя и [корм] для своих животных. И люди, посланные им, в какое бы селение ни вступали, не довольствовались необходимым, а, запасясь им, хватали и другое, захватывали мужчин, вешали – кого за ноги, кого за руки, а иных за то и за другое – и безжалостно били батогами, пока они не становились бездыханными, словно трупы, а некоторые даже умирали от мук. Отсекали людям уши, а других водили [напоказ], проткнув им нос стрелой. Подобными жестокими пытками заставляли [людей] показать запасы пшеницы и ячменя, тайники и хранилища сокровищ и имущества. И, вскапывая пол в домах и иных строениях, рыли, чтобы обнаружить добро, разрушали стены и кровли жилищ, допытывались и искали сокровища. И под этим предлогом причинили множество разрушений [стране]. Прежде всего так поступили в селении Карби, где какого – то мужчину, уроженца этого селения, держали несколько дней закованным в узилище, требовали у него какие – то сокровища, мучили разными пытками, затем убили и, разодрав надвое, повесили на стене вдоль дороги на страх и ужас зрячим жителям гавара.

И от окрестностей Константинополя до города Эривана, от Багдада до Дамур – Гапу, от Белого моря до Черного в пределах очерченных нами границ – все эти страны разорили они и осквернили. И по этой причине земледельцы и хлебопашцы, где бы они ни были, убегали в страхе и ужасе, укреплялись в крепостях, и замках, и горных пещерах и не могли заниматься земледелием. И посему прекращены были вовсе сев и жатва, обмолот и сбор, и появилась скудость хлеба и всякой снеди, и нельзя было ничего раздобыть, а если даже в иных местах можно было добыть, то цены были (очень) высокие. И в эту пору скудости налетела на все средиземные области саранча и поразила сразу всю страну, съела траву, растительность и всю зелень, какая только была. После этого начался жестокий голод и совсем не стало хлеба и снеди и вообще съестного. И тогда армяне рассеялись, и каждый ушел куда глаза глядят в поисках места, где можно было спастись и выжить. Кто в Румелию, кто в Бугда, кто в Ляхи…

Итак, написана была книга сия в стране Араратской, в городке Карби, при покровительстве архангелов Гавриила и Михаила и всех святых, которые здесь собрались. В епархии и уделе святого Предтечи, достославной обители Ованнаванк.

Аракел Даврижеци. Книга историй (о происшествиях в Армении, в Гаваре Араратском и в части Гохтанского Гавара, начиная с 1051 по 1111 год армянского летоисчисления) (1602 – 1662).

Июнь 1769 г. Коллегии иностранных дел России был представлен очень интересный проект, предусматривавший освобождение ар­мянских областей и воссоздание независимого армянского госу­дарства под протекторатом России.

…Мои предки называются Мирзайянами, они из Армении, Эриванской губернии, из города Карби, который находится подле Арарата. Моего деда звали Гоб (Hob Mirzaenc), об этом напоминает надпись на фронтисписе алтаря церкви св. Архангела в Карби, примерно 15 верст от св. Эчмиадзина. Этот городок был построен князьями из Двина, а церковь построена моими предками по образцу двинских храмов. И когда мой дед восстановил полуразрушенную церковь, он поместил на фронтисписе алтаря свое имя – Гоб Мирзайян. Об этом я узнал от монахов св. Эчмиадзина.

Когда родился мой отец, через несколько лет Гоб умер, а отец, став юношей, не смог стерпеть беззаконий Надир – шаха Кули и бежал из Армении в Румелию, обосновавшись в Рушчуке…

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву, 24 Ноября 1810 года.

Красивые места, горы, покрытые лесами, многоводный Дануб с волнами уносит все черные мысли… Но Мардирос Мирзайян ни на минуту не забывал, откуда он родом, и от воспоминаний у него каменело лицо… Перед глазами вставал крепкий, богатый отцовский дом в Карби, хлев, полный скотины, под навесом качалась маслобойка, мать с бабушкой суетились у тандира, пекли хлеб к празднику… Соседи собирались на выгоне, праздновали Царзардар (гяшт), устраивали борьбу, потом шли к церкви и резали барана… Даже карбинцев по одному вспоминал с умилением, хотя с ними часто приходилось переругиваться из-за воды, земли, межи…

Карбинцы славились плутовством и обманом. Природный характер, что ли, выработался, как средство защиты от постоянных набегов. Говорят, даже чёрта обманули. Чёрт имел право на их поля, разрешал только землю обрабатывать. Так они и договорились: нижняя часть чёрту, а верхняя им. Чёрту досталась солома, а пшеница – карбинцам. На следующий год чёрт поумнел, нижнюю часть себе захотел, да вот и на этот раз пустая ботва ему досталась, а свекла да морковь – селянам…

Как истинный армянин, да к тому же внук мирзы, Мардирос считал себя обязанным дать хорошее образование сыну. Сначала в приходской школе, не отпуская от себя ни на шаг младшего, позднего ребенка. Мануку едва исполнилось тринадцать лет, четыре года проучился он в приходской школе, но в учебе обогнал всех сверстников, обнаружив большие способности в языках и арифметике. Манук знал множество стихотворных строк и любил приводить их к месту, а Мардирос только любовался сыном. Там и греческий, и латынь, и французскому учат! Даже русскому языку. Не говоря уже об арифметике, истории и географии!

Умный и изобретательный, необычайно способный юноша уже через пять лет учебы в Яссах мог вести собственное дело и вернулся в Рушчук. А крестные, Абгар-ага с женой, так полюбили Манука, что плакали со всеми своими слугами и не хотели никуда его отпускать.

Мардирос словно чувствовал, что ему не дано вырастить сына. Слава Богу, отменили закон про «ени чери». Но разве туркам закон писан? Или проклятым арнаутам? Рыщут по сёлам, как шакалы, крадут и вывозят на продажу пленников, этим и живут. Надо поскорей женить хоть младшего, от греха подальше… Он спешил женить младшего, чтобы видеть внуков, много внуков, вместо своих детей, недоданных Богом…

И все же успел женить, как только тому минуло восемнадцать лет.

Возможно, обычай рано женить возник, чтобы избежать «девширме», а рано выдавать девочек замуж, чтобы избежать увода в гарем.

Приумножив богатства отца после удачной женитьбы, он вскоре стал одним из самых богатых граждан Рушчука. Манук был высоким, стройным красавцем, его черные глаза, горящие каким-то особым огнем, смотрели приветливо и указывали на недюжинный ум. Обаяние Манука было безмерно, это качество часто присуще щедрым людям, чей ум может ошибиться, но сделать глупость – никогда! Благородство манер и глубина мысли этого молодого человека снискали ему уважение не только среди соотечественников, но и среди иностранцев. Достаточно было один раз встретиться и поговорить с ним, чтобы он завоевал сердце – и навсегда!

Щедрый по природе, не чурающийся бедных, которым всегда помогал, он пользовался любовью у всех, кто его знал. Вместе с этим храбрость и бесстрашие Манука были залогом его удач и успехов. Он умел находить выход из любой трудной ситуации, обладал необычайным даром предвидения. А уж ораторское искусство и умение убеждать не раз сослужили Мануку великую службу. Все эти достоинства дополнялись его истинной верой в Бога, и Манук всегда был уверен, что лишь Богу обязан он своей жизнью после тех испытаний, которые пришлись на долю его и близких.

Манук находил всё новых друзей, новые выгодные контракты, был поглощен солью, зерном и его поставками. Познакомился с купцами Егиазарянами – Лазаревыми из России, тоже армянами, сначала торговавшими шёлком и построившими в России шелкопрядильную фабрику. Затем они стали вкладывать средства в солерудники, купили на Урале металлургические заводы. Купцы были родом из Персии, из Джуги, но в Россию подались очень давно.

…После подписания мира в 1787 году между австрийцами, русскими и турками я уже был в государственном бизнесе. В те дни султан Селим III дал мне титул «шахинджи», что является дворцовой наградой.

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву, 1810 год.

Слава о богатстве Манука бежала впереди него. Он ссужал деньги в рост. Ростовщичеством здесь занимались в основном евреи и армяне. Причин было много: им не разрешалось служить в армии, и что-то производить также было весьма проблематично: христиане, по султанским многовековым законам, были лишены права на собственность.

Первые свои крупные сделки он заключил, едва будучи двадцатилетним. Огромное состояние Манука работало на торговцев, связанных с поставками жизненно важного продовольствия для армии – ведь военный люд был главным народом Османской империи. И, конечно, на него самого.

В те годы, когда рос Манук, правителем Османской империи был султан Абдул-Гамид I (тот другой, ненавистный и свирепый, был Абдул-Гамидом II и намного позже). После его смерти, по их султанским законам, на трон в 1789 году вступил его племянник Селим III, сын султана Мустафы III. Мануку в тот год исполнилось двадцать лет.

Османская империя делилась на азиатские и европейские земли, завоеванные с помощью несметных и свирепых конников, как смерч налетевших на мирные поля и сады Анатолии и стран, лежащих по обе стороны Дуная… Себя османы называли правоверными, а остальных – райя, неверными. Так что, если разобраться, Османская империя – это историческая родина неверных.

После падения Византии в Константинополе султаны правили, разделив все свои завоеванные города и села на пашалыки и айяны. На просторах огромной страны под ятаганом и постоянным страхом смерти царил особый, отлаженный порядок. Империя на саблях. Мир вокруг делился на мусульман и немусульман. Не было турецкой нации, была религия. Слово «турок» даже употреблялось как ругательное, означающее «мужлан», «деревенщина». Но если правоверный – значит, свой.

Под сенью этой религии полностью уничтожалось само понятие национальной принадлежности. Поборы, унижения и нищета стали уделом христиан в империи страха и ужаса. Роскошь султанских дворцов, несметные богатства и драгоценности султанов добывались на обширных просторах завоеванных стран, живущих под саблями.

На удаленных от Порты территориях повиновения достигали не только войсками, многочисленные разбойники носились по деревням, городам, наводя страх на безоружных и запуганных людей. Военная машина требовала больших денег, на содержание войск, жалованье особым частям – янычарам средства стекались из аянов, пашалыков, вилайетов. Паша отбирал своё, айян – своё, и так далее. Крупная рыба ела мелкую, мелкая рыба кормилась червяками. Но для постоянного и обильного притока надо было давать зарабатывать тем, кто мог это делать.

Паши и айяны собирали дань, султаны складывали золото в сундуки, содержали огромную прожорливую армию, продавали место новому паше, отрубив предыдущему голову. Горы отрубленных голов торчали перед Портой, чтоб все видели, как справедлив султан, справедлив, как сам пророк… В стенах сераля правили веками установленные законы. Когда на трон всходил наследник – старший сын султана, то всех остальных братьев или убивали, или заточали в особые камеры огромного дворца – кафэсы.

Селим, двадцать восьмой султан Османской империи, прогрессивный неудачник, родившийся в гареме Мустафы III, вырос и провёл много лет в изоляции в кафэсе, где читал арабских и персидских поэтов (других, то есть своих, у турок тогда ещё не было), музицировал и писал стихи. Сам Селим III был хорошим композитором и замечательным музыкантом – исполнителем. Кроме того султан писал неплохие стихи и издал собственный диван (сборник лирических стихотворений) под псевдонимом Ильхами (турецк. İlhami – «вдохновенный»). Он и начал этот самый танзимат.

Селим последовал примеру Петра, хотя неизвестно, насколько он преуспел в изучении истории Российского государства и начинаний его великого царя. Вообще, ни османский, ни другие повелители особо не запоминали уроки русской истории.

Вот и султан выбрал войну с Россией, а война с Россией решила судьбу реформ Селима довольно быстро. Попав под влияние эксцентричного и энергичного императора Франции, Порта оказалась в состоянии войны и с Англией. Турецкая армия отошла к фронту, обнажив трон Селима и оставив его без должной сильной защиты. Наполеон пока не трогал Турцию, чтоб в горле у англичан и русских навсегда застряла эта кость – проливы. Но делал все, чтобы заставить воевать Россию с Турцией и ослабить их.

К началу войны ситуация с Балканами для Порты была крайне напряженной. После свержения Селима она ни от кого не получала денег. Румелия, Македония, Албания были поделены между несколькими крупными феодалами, а всем дунайским регионом – включая Болгарию и Фракию, вплоть до Адрианополя – владел силистрийский паша и дунайский сераскер Мустафа-паша Байрактар. Анатолийские паши тоже ни куруша в казну не присылали.

Восстание янычар смелό 18 лет правления Селима, правда, без особых бесчинств. Конечно, попытки «оттянуться» на неверных и евреях были – при смутах полагается, чтоб летели головы богатых. А евреи и армяне в Константинополе были ох как богаты! Во все времена для всех это богатство было бельмом на глазу …

Манук бей был потрясён. Янычары взяли верх. Чутьё и недюжинный ум Манука подсказали ему, что янычары и их победа ставят под удар всё, что у него есть, включая и его жизнь. Реформы улучшали уклад империи, крах реформ означал победу ненавистных янычар. Из Виддина они пошли в Белград, теперь придут в Рушчук. И многострадальная родина Манука, несчастная и угнетенная Болгария станет для янычар полем для грабежа. Жизнь, собственность, всё подвергнется насилию. И нет от них защиты… Незащищенность собственности у турок является главной причиной их пороков. Неурядицы разгонят Мануку всех клиентов, сам он обанкротится и потеряет всё. Если янычары придут сюда, войска Баба-аги не удержат ни айян, ни власть Байрактара.

…И потому, что султан Селим, после своего свержения, жил в кафэсе, как это принято в османском государстве, с ним был и султан Махмуд, который господствует и сегодня, – тогда он был принц. С ними невозможно было наладить какую-либо связь или встречу, а всякая переписка c султаном Мустафой была категорически запрещена под угрозой смерти, и никто не осмеливался видеться с ними или войти в контакт под страхом смерти. Но они, зная свои порядки и боясь, что все же султан Мустафа их убьёт, нашли способ передать Байрактару письмо, где просили прибыть с солдатами в Истамбул и спасти их от тюрьмы и смертельной опасности. Так как империя из-за беззаконных мятежников разрушалась.

Не зная об этих посланиях Селима и Махмуда, другие близкие к Селиму советники тоже писали секретные письма, где просили Мустафа – пашу предпринять какие – то действия… С этими просьбами они все – и султан Селим, и Махмуд, и некоторые высокопоставленные лица и духовники – обращались и ко мне, хорошо зная, что Байрактар слушается моих советов, и меня очень уговаривали стать советником Байрактару. Так что и я побуждал его уехать с войском в Стамбул. Я пришёл к выводу, что Байрактар должен уехать в Истамбул, убедил его, и тогда он, доверив мне все внутренние и внешние дела в армии, уехал.

Из письма Манук-бея Овакиму Лазареву, 24 Ноября 1810 года.

Будучи христианином, Манук бей не мог рассчитывать на руководящую роль в турецком правительстве, тем более в растревоженное янычарами время. Но все денежные ресурсы Байрактара находились в руках Манука, как и все его торговые дела. И самое важное – жалованье и своевременные выплаты войску тоже целиком зависели от Манука. Советы армянина были четкими, аргументированными и исходили не только от его образованности и культуры, но и изумительного знания османской психологии. Наконец, Манук бей был богат. Состояние Манука стало самым решающим фактором его вступления в кружок. Как в качестве кошелька революции, так и во имя сохранения собственного капитала. В Турции и в те времена булат и злато действовали хотя и совместно, но не на равных: кинжал был страшнее, но злато – сильнее.

Поэтому среди «рушчукских друзей» Манук фактически был серым кардиналом.

Влияние Манука в Рушчуке восходило еще ко временам Терсеника оглу. Сам Манук бей был горячим сторонником русской ориентации и сумел убедить в необходимости союза с Россией и своего доверителя Байрактара. Среди хозяев дунайского бассейна все, кто был склонен реформировать султанат, – и Байрактар, и Ахмед кейя эфенди, – своими прорусскими симпатиями были обязаны Мануку. Всего лишь сараф (если судить по роду занятий), Манук бей оказал огромное влияние на «рушчукских друзей» в их политических предпочтениях.

Любопытное письмо находим мы в архивах Госканцелярии.

Письмо К. Ипсиланти А. А. Чарторыйскому о намерении турецкого правительства направить против сербов силы пашей Румелии, Боснии и Рушчука и о возможном вторжении турок в Валахию

Не позднее 3 апреля 1806 г

Князь! Соображения момента убедили меня в том, что мне следовало бы иметь при Терсенике оглу человека, который следил бы за его настроениями, сообщал об этом мне и был бы таким, что мог внушить ему доверие. Посланный мною к нему человек весьма преуспел, и с его помощью я узнал, что айян получил письмо от визиря. В этом письме визирь уведомил его, что после глубокого рассмотрения муфти, с которым советовались, какую позицию занять в отношении сербов, ответил, что закон разрешает использовать все средства, дабы подчинить народы или же их истребить. В письме далее говорится, что вследствие такого предсказания

Блистательная Порта направила против сербов пашу Румелии и пашу Боснии и призвала также Пазванд-оглу действовать со своей стороны против мятежных христиан в интересах ислама, что даже его самого, Терсеник-оглу, возможно, попросят направиться с войсками в Сербию, но предварительно ему надлежало бы уведомить Порту о дороге, по которой он предпочел бы идти.

Ума и знаний Терсеника хватает на то, чтобы не доверять ничему, но недостаточно, чтобы разобраться в тех целях, которые преследуют на его счет. Он решил посоветоваться с моим человеком по поводу этого письма и ответа, который следовало бы дать. Мой агент, который понимал, насколько важно было бы приковать его внимание к правобережью Дуная и отвлечь его мысли от левого берега, т. е. от Валахии, ответил Терсенику, что, ставя вопрос о направлении, которое он предпочел бы избрать, Порта намеревается выяснить, возражает ли он против присоединения к пашам, которые будут им командовать, или же предпочитает действовать изолированно. К тому же он дал Терсенику понять, что первая причина этой войны – весьма естественное сопротивление жесточайшим притеснениям, что нынешняя ситуация возникла только из -за упорного отказа Порты принять справедливые и гуманные меры предосторожности в пользу подданных, которых она должна защищать, что они [сербы] будут сражаться отчаянно, и если – что весьма сомнительно – их смогут одолеть, они перейдут на австрийскую территорию, оставив туркам пустыню. Наконец, он убедил Терсеника ответить, что поскольку Пазванд-оглу заключил мир с сербами, а у него крайне плохие отношения с этим пашой, тот не упустит возможности напасть на его земли, как только он выступит в поход, и, таким образом, необходимо его присутствие в Рушчуке и на территории, управляемой им.

Имею честь быть с глубочайшим почтением, князь, вашего сиятельства нижайший и покорнейший слуга

 Константин Ипсиланти (Подлинник, публикуется впервые)

Агентом был, конечно, Манук. После убийства Терсеникли оглу Манук бей сохранил всё своё влияние. Даже более того, Байрактар опять зависел от Манука, в руках которого находились деньги Терсеника оглу, и на них Байрактар рассчитывал полностью. Ведь достаточно было Мануку сговориться с Портой – и огромные богатства Терсеника-оглу, те, что сейчас в руках Манука, могли быть конфискованы.

Но и Манук зависел от Мустафы. Армянская буржуазия дунайских городов и Константинополя была крепко связана с ним и материально, и духовно, видела в Мануке мощного защитника всей армянской «миллиет». Вклады в банк Манук бея вносились и от многих турецких крупных и мелких помещиков, скотоводов, торговцев, которые доверяли Манук бею и считали его очень надежным сарафом. Вообще, среди клиентов того времени даже устное слово банкира – армянина считалось самым надёжным. Сегодня даже странное такое слышать…

С миллионами Рушчукского айяна эти вклады составляли огромный оборотный капитал. Использовать такие капиталы Манук мог только в том случае, если на Дунае будет спокойно и туда не проникнет янычарская вольница. Если будут обеспечиваться порядок и спокойствие на торговых судах и если сохранятся мирные отношения княжеств с Россией. Политика Терсеникли оглу отвечала этим условиям, и Мустафа паша хотел того же самого.

Поэтому Манук считал единственно возможным для себя теснейшее сотрудничество с Мустафой.

«…Случилось так, что в те времена еничери восстали и свергли с престола султана Селима, и его заменили его двоюродным братом, Мустафа султаном. И тогда также турецкое правительство оценило меня и присвоило титул Драгомана Порты, который у турок соответствует рангу пашей с двумя бунчуками, то есть ранг генерал-лейтенанта. Специально поручалось мне заниматься европейской политикой и разрешалось вскрывать корреспонденцию обеих стран, то есть турок и русских, чтобы выполнять сразу все, что я считал необходимым».

                                                           Из письма Манук бея Овакиму Лазареву.

В султанском фирмане значилось: «Боярин Манук бей является одним из самых усердных, самых верных и давних слуг султана. Во славу моей власти должно быть выдвижение его из числа своих соотечественников и быть возвеличенным, отмеченным и осыпанным моей милостью… Бывший Кемераш (да будут все дела его во счастье), поднимаем его на должность Драгомана при высоком моем диване. Пример среди лиц, отличившихся из нации Иисуса, именуемый великим драгоманом, освобождается от дани из рук господаря и получает титул, равный с ним рангом». Затем в фирмане перечислены льготы, полагаемые при звании драгомана как ему, так и сыновьям, а также льготы, присвоенные 8 переводчикам и каким – то еще «12 верным слугам султана»… Среди льгот – Мануку и его семье «предоставлено право выбора и ношения костюма, освобождение от налогов», и султан был настолько милостив, что даже одного из сыновей брата Карапета (Герасима) приказал «также освободить от всех налогов с правом выбора костюма и одежды».

Из архивных документов Манук бея, тщательно изученных профессором Акопом Сируни и Георгие Безвикони, явствует, что о роли России в судьбе балканских народов Манук бей задумывается еще до начала русско-турецкой войны, не считая интересы России чуждыми для себя. Деятельность свою он особо не скрывал, тем более среди русских. Одни считали его наёмным, продавшимся за деньги агентом, другие брезгливо морщились: как же, изменник родины (поскольку он был подданным Османской империи).

Манук бей и все, кто хорошо был с ним знаком, знали, что все его поступки укладывались в его собственные принципы, и постороннему человеку не так просто было их постичь. А тем, кто думал, что он, богатейший человек на Балканах, продался за деньги, и в голову не могло прийти, что деньги как раз тратил он, причем свои, кровные. В то же время мало кто предполагал, во что выльются его услуги Российской империи, значение которых трудно переоценить.

Российским паспортом Манук и не собирался сразу воспользоваться как «сверхсекретным оружием», он не порвал своих связей ни с Терсеником оглу, ни с Байрактаром. Кто знает, может быть, надеясь обрести с ними автономию или независимость…

«…Я часто делал много услуг, которые были важны для русской империи. Когда огонь войны опустошал наши земли, когда франки и европейцы домогались разрешения пройти через Далмацию большому отряду, десятками тысяч, чтобы помочь туркам изгонять русских из своих позиций, я убедил пашу не принимать их предложения, что он и сделал».

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву.

Речь идёт о действительно большой помощи русским.

Высоко оценивая с военной точки зрения этот эпизод, князь Багратион 24 марта 1810 года напишет Государю письмо, где просит представить Манук бея к ордену Св. Владимира «за многообразную и бескорыстную службу для государства российского». Вот что пишет князь Багратион:

«В течение войны между Россией и Турцией полководец Себастиани предложил высокой Порте открыть путь 25 000- ной французской армии через Боснию на Дунай. Порта согласилась, но необходимо было убедить Мустафу Байрактара, чтобы он разрешил французам перейти через его владения. Со своей стороны Себастиани послал двух офицеров и своего зятя Кони, чтоб уговорить Байрактара. Мустафа, помня и учитывая наставления Манук бея, отказал французам и проводил их обратно».

А посла Наполеона Манук просто называет «скорпионом» в своём письме к Овакиму Лазареву. Чисто армянское ругательство, между прочим.

Когда Наполеон обещал перебросить полк через Далмацию, чтоб усилить сопротивление турецкой стороны против русских, Манук бей решительно отговорил Байрактара, объяснив ему, что французы больше не уйдут оттуда и превратят эту территорию всего лишь в плацдарм против России. И тогда Турция потеряет в другом месте, с русских станется? «А воевать против Наполеона мы ведь пока не сможем?» – такими словами закончил Манук бей свою миссию.

«… Таким образом, в те времена я всеми путями старался принести пользу русской империи. Я убедил турок защитить Румынскую страну от нападения франков. В этот момент русские не имели много солдат, чтобы защититься. Когда акт перемирия был подтвержден конвенцией, русские отступились от сербов, чтобы подписать остальную конвенцию. Следовательно, там не прекращалась массовая бойня со стороны, конечно, турок, так что принц Прозоровский был вынужден написать паше и попросить остановить вражду во всей Сербии. Я получил официальное извещение и тут же послал в Адрианополь сераскеру Мустафа паше, попросив удовлетворить просьбу принца, что он и сделал от имени правительства. Если бы это мне не удалось, Сербия была бы опустошена турками, которые не имели под военной оккупацией другие края».

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву.

А Манук в первые два года войны все свои усилия направил на дело сближения и замирения двух империй. Армейский французский корпус благодаря стараниям Манука, помешавшего Мустафе паше быть нейтральным, не прошел через Валахию в Польшу, чтоб вызвать там восстание, а туркам – учинить резню в Сербии. В газете «Франкфуртер цайтунг» опубликовали информацию французов о том, что Манук является русским агентом.

Манук искренне переживал из-за этих «… укусов скорпиона, которые восстановили против меня простых турецких людей такими страшными сообщениями, убедив их в том, что я душман, ближайший друг русских и опасен для Оттоманской империи. Особенно это стало опасно для меня потом, после убийства Мустафы… Но я не отказался от моих намерений и преданности России. Наоборот».

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву.

И всё же, несмотря на некоторые дипломатические эпизоды, активную торгово – предпринимательскую деятельность, разнообразные приключения, из которых сплетена вся его яркая жизнь, Манук бей являл собой как раз государственного мужа, со всей серьезностью и ответственностью разбиравшегося в событиях, происходивших вокруг, и с присущей ему прозорливостью видел все последствия своих шагов, и не только своих.

Поэтому, предвидя немалый риск в готовящемся предприятии, всё же гарантию своего существования и благополучия Манук бей пока видел в Байрактаре, в его планах и победе «рушчукских друзей».

Всех объединяла общая цель – свергнуть власть янычар и восстановить султана Селима и «новую систему».

Препятствий было много, война с Россией мешала ввести войска в Стамбул. Соглядатаи и наушники были во все времена, опасность раскрытия плана грозила казнью, и друзья были очень осторожны и осмотрительны, поэтому всё держали в глубокой тайне.

Таким образом, странная война продолжалась, воюющие стороны, точно на чаше весов, колебались под влиянием Франции и экспансий Наполеона. Оба императора то сходились, то расходились, и, хотя «рожденному для трона» Александру было невыносимо царствовать в одной Европе с «узурпатором», Александр почему-то верил обещаниям Наполеона, как девица на выданье, а Наполеон обещал, оставляя за собой право сильного, то есть право поступать по собственным соображениям. А соображал Наполеон весьма недурственно, если обласканная им Турция так быстро забыла все свои памятные поражения от русского оружия. Оккупация, затем отсутствие военных действий, затем, после шаткого затишья – кампании 1808 года, перемирие, переговоры, прерванные драмой в Стамбуле, затем переговоры без полномочий, новая ситуация в Европе, торг, как бы обе стороны ничего не потеряли… Даже окончание войны было странным: казалось, после поражения в Рушчуке, пленения и бедственного положения турецкой армии султан должен был стать сговорчивей. А он не уступал ни по одному пункту!

Турция готовилась к дальнейшей борьбе, и выговоренное перемирие довольно облегчало задачи и их выполнение. По городам и сёлам Дунайских княжеств турки распространили воззвание, гласящее, что «гяуры русские по нечистоте своей души воспламенились огнём вражды и без всякого повода, нарушив трактат, решились внезапно вторгнуться в соседние им султанские области. Его величество падишах дал повеление, чтобы его армия выступила из Румелии и Анатолии справа и слева, подобно горному потоку. Таким образом предвидится полное уничтожение гяуров!»

Войну с Россией Мустафа паша считал неприемлемой ни для Турции, ни для себя лично. Байрактар и его сараф Манук бей находились в тесной связи с господарем Ипсиланти, прорусским фанариотом, но вступление войск Михельсона за Дунай застигло Байрактара врасплох. У него не было выбора – он мог только воевать с Россией, но не изменить своим воинским принципам. Война несла ему одни убытки: по пути русской армии села и города опустошались, турки убегали из своих деревень. Христиане были не в лучшем положении – русские тоже разрушали села.

Байрактар и рушчукские друзья хорошо понимали, что союз Франции с Россией является самой большой опасностью для Турции, и хотели найти путь к соглашению с Россией. Байрактар почему-то питал личную неприязнь к французам. Всё это плюс ориентация Манука на Россию приводило к выводу, что надо искать мир с Россией самостоятельно.

Даже победа Турции (в которую он не очень верил) не сулила ничего хорошего. Французы попробовали втереться в его доверие, но Мустафа им грубо отказал (к слову, французы ему этого не забыли). И Мустафа паша не ошибся в своих подозрениях – Тильзитский договор показал, что на самом деле нужно Наполеону. И это при том, что главный пункт Тильзитского договора не был тогда опубликован: «Россия и Франция обязались помогать друг другу во всякой наступательной и оборонительной войне, где только это потребуется обстоятельствами». (Такой вот пакт о ненападении…).

Байрактар посчитал Тильзит франко-русским сговором, да и Манук, не доверявший франкам, постоянно внушал ему: надо идти на прямые переговоры с русскими непосредственно, без вмешательства ненавистного Наполеона.

Наполеон предложил России очень соблазнительный план: разделить Турцию до границ Константинополя и до линии Бургас – Энос – Адрианополь. И если этому воспротивилась Австрия, то вовсе не потому, что хотела освободить Румелию от турок. Румелию разделили бы Наполеон и русский Император. Однако хитрый министр иностранных дел Франции Талейран (это потом он стал работать и на русских) с Наполеоном подвели Габсбурга к вопросу: «А не желает ли венский двор получить Боснию и Болгарию?»

Как не желает? Дают – бери! И захвати в придачу часть Валахии, Сербию, Болгарию – до самого Дуная! Разве Бонапарт издевался над Россией? Нет, просто тасовал карты, мня себя Францией и великой державой, а отсрочка давала возможность покончить с Испанией. Турция пока подождёт. В апреле 1808 года все наконец поняли, чего хочет Наполеон: Наполеон хочет всё!

«Рушчукские друзья» не верили, что Наполеон станет ссориться с Александром I из-за Турции. Сам он постоянно говорил о разделе Оттоманской империи. А все его разговоры становились достоянием турок через множество агентов из посольств и консульств европейских государств.

– Наши реформы русским невыгодны, мы сильней становимся, – рассуждал Мустафа, – а военную помощь мы от европейцев имеем, и немалую. Люби не люби французов, а военных офицеров слушать надо… А с русскими и подавно дружить трудно. Воевать опасно, дружить опасно… Черт их разберёт! – жаловался Мустафа, пытаясь разобраться, к кому из гяуров примкнуть и кому доверять. Но полуграмотный янычар прекрасно понимал, что как раз доверять никому нельзя…

Тут уж и Манук бей был бессилен что-либо объяснить. Русские очень часто начинали первыми. То ли от отчаянной нужды в территориях – будто своей не хватало, то ли от особой любви к пограничным территориям, особенно с водою связанным. Как на беду там жили притесняемые турками и персами единоверцы – христиане. Платили русские щедро – кровью своих солдат и генералов. Империя на этот счёт не скупилась. А христианский народ, живший под игом турецким, потом из-за этого жестоко страдал, расплачиваясь очередными погромами… Но это русских почему-то не останавливало, даже подзадоривали: «боритесь против угнетателей-иноверцев!».

Но мир «рушчукским друзьям» был нужен как воздух.

…Прежде чем говорить о войне, когда еще никто не знал о намерениях генерала Михельсона, мой друг господин Кирико из Бухареста секретно сообщил мне о намерении маршала перейти в Молдавию и попросил меня помочь ему. Ипсиланти исчез, не возвращался из Петербурга, княжество было без руководства, а Пазванд оглу хотел опять напасть на страну. Мустафа паша был вынужден послать войска, примерно 3000 человек, чтоб защитить страну от мятежников. И в те же дни русская армия получила приказ от императора пройти в Румынию. Бояре, напуганные турецкими солдатами, не смогли создать запас продуктов на случай осады города. Я предупредил их, чтобы они набрали на месяц продуктов, а также готовили необходимое снабжение русских солдат. А так как приезд Михельсона запаздывал, турки ежедневно умножали свою численность и довели её до 15 000.

И когда война была объявлена, Мустафа паша получил приказ от султана арестовать главных бояр, помогавших русским, и привезти их в Рушчук, отрубить им головы и отправить в Константинополь, но я успел вывести всех бояр из города и отправить их в Брашов, к австриякам, до захода русских в Бухарест. И с приближением русских солдат уговорил Мустафу не разрушать Бухарест, чтобы они, солдаты отступили в Журжу. Но вынужденно и я уехал вместе с ними, и вернулся в Рушчук уже с моей семьей. Русская армия вошла тогда в Бухарест без крови.

К своему приезду генерал Михельсон узнал от бояр о моих действиях и оставил в моем доме в Бухаресте свои свидетельства обо всем этом…

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву.

Не имея достаточного числа войск, чтобы выставить их против русских, и зная, что все крепости в Бессарабии и по Дунаю не в состоянии служить защитой, Турция приняла такие меры, которые делают честь как ее энергии, так и предусмотрительности и политике. Она объявила России войну.

Между тем Милорадович приказал окружить город.

Милорадовича встретили как освободителя города, и действительно он был им. Вечером арнауты – албанцы устроили Милорадовичу (между прочим, сербу по происхождению) маленькую овацию, «которая по своей идее достойна того, чтобы быть записанной для составления понятия о нравах этой варварской нации».

Как только они узнали, что дом князя Гики назначен для русского генерала, они собрали все турецкие головы, отрубленные ими, и уложили их в два ряда по лестнице, повесили на дверях и в галерее дома. Против каждой головы они поставили зажженный факел. Милорадович, занятый расположением войск, возвратился домой очень поздно, с большим триумфом, в сопровождении арнаутов. Видя издали иллюминацию, Милорадович пришел в восторг, но когда он вошел во двор и увидел это ужасное зрелище, он на несколько минут потерял сознание – упал в обморок.

А ведь француз говорил в Тильзите русскому императору: «Иной раз полезно кое-что обещать».

Сам Манук бей не скрывал своих мыслей и очень прозрачно намекал русским офицерам, что турки могут пойти на большие уступки для заключения мира.

Любовь турок к албанцам и к территориям с уже отуреченным населением была стара как мир, равно как извечное желание отуречить всех остальных.

Но что мог поделать Манук с Россией, государь которой желал иметь границей как минимум Дунай! Манук бей прекрасно знал, что русские спят и видят своим Константинополь, не то что Дунай. Им нужна война, чтобы отхватить впридачу Дунайские княжества. А сейчас надо переделывать Порту. Этот враг сильнее, чем все остальные самодержцы. Османская империя, раскинувшаяся на исторической родине покорённых или уничтоженных народов, отуречила всё что смогла, установила ненавистные и унизительные законы для половины населения, живущего на захваченных территориях. И сила Константинополя не только в оружии.

Босфор – вот в чем его сила!

Подкуп агентов и даже пашей не был сверхъестественным явлением в истории русско-турецких войн. Еще светлейший князь Потемкин учуял продажность турок, и ни Суворов, ни Кутузов традицию с супостатами не нарушали. Турок и на должности-то не назначает, он продаёт их.

Обе нации вполне уважали взятки. Не надо думать, что турки, при всей чудовищной коррупции и казнокрадстве в своих структурах, не могли быть платными агентами воюющих с ними государств. Например, комендант мачинской крепости Тахин-бей был платным агентом русских. Да и не только он. Тайяр- паша, тот был вообще двойным агентом – и русским, и французским. Нередко сдавали за мзду крепости. На счету Суворова тоже была сданная крепость, позволившая ему сберечь своих солдат. Но турки предавали не только Турцию, но и тех, кто подкупал их. Например, карсский паша Мехмед и его брат Карабек договорились без боя сдать Карс, постреляв для виду. Но перейдя Арпачай, генерал – майор Несветаев наткнулся на настоящее сражение, и с потерями отступил. (Правда, некоторое время спустя Гудович наголову разбил войска Юсуфа – паши на Арпачае, отсрочив турко- иранский союз).

…К приезду паши в Стамбул Мустафа-султан уже был охвачен подозрением. Он убил двоюродного брата Селима, когда паша форсированно входил в императорский дворец, чтобы не осталось никого из наследников. После Селима он один остался бы наследником, если бы убил брата, султана Махмуда, того, кто правит сегодня. Как будто султан Мустафа предчувствовал, что все потеряет, и велел слугам убить Махмуда. Султан Махмуд, услышав об этом, спрятался в углу каменной башни, которая случайно оказалась на пути Байрактара, спасаясь таким образом. Его спрятал потом Ахмед-эфенди, который находится сейчас в Николафке. Потом собрались все, кого позвали, с большими почестями объявили его султаном. Махмуд не пустил Мустафу-паше (Байрактару) уходить и оставил при себе великим визирем, доверив ему все руководство империей. Рамиза назначили капудан-пашой, то есть адмиралом, Так остановились волнения мятежников в Стамбуле.

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву.

Еще раз навестив Байрактара и не сумев переубедить его оставить Константинополь и встать во главе своей армии, разочарованный и злой, Манук уехал. Погос, помощник, безнадежно качал головой, когда Манук сам себя спрашивал вслух:

– Что случилось? Почему Мустафа паша как с цепи сорвался? Ведь договаривались, как именно надо действовать. Тогда он соглашался во всём, был с нами, сам говорил – медленно буду поворачивать на танзимат. А стал всех убивать и настроил против себя даже гарем султана. Взял в жены Эсму, сестру Селима, и тут же с рабынями ночи напролёт проводит… Разве султанша Эсма позволит не считаться с нею? С женщинами гарема шутить нельзя…

Да, паша изменился до неузнаваемости. Все помнят, что, когда Рамиз советовал отрубить султану Мустафе голову, чтоб не помешал, Байрактар грубо оборвал его со словами: «Ben bir erkek fahişe değilim!»* А сколько голов отрубил вместо всего лишь одной султанской! Приказал весь гарем зашить в мешки и ночью выбросить в пролив…

– Лучше бы с янычарами поласковей, да похитрей бы… Больше собранными драгоценностями своими стал заниматься… – посетовал помощник Месроп, брат Погоса.

Эх, власть! Выходит, только власти домогался Мустафа, став великим визирем… Получил свою власть, и вместо того, чтобы употребить её для реформ, султанские замашки в ход пустил: рабыни, гарем, отрубленные головы… Не может остановиться в своей мести за убитого султана. Как свирепо и беспощадно он уничтожает всех участников переворота 1807 года! Новый янычарский ага казнит в Эдирне по 50 – 100 янычар ежедневно. Теперь за бывших соратников принялся, стал устранять не только врагов, но и любых предполагаемых соперников, капудан – пашу в отставку отправил. А еничери не спят…

Манук не хотел ссориться ни с Ахмедом, ни с великим визирем, но оставаться в Стамбуле он больше не мог. Поспешил обратно, настолько расстроенный, что даже не встретился в церкви со священниками, хотя договаривался.

– Погос, никак им деньги нужны… Вот два кисета по 500 пиастров. Отдашь, скажи, пусть простят меня – очень спешу.

И грустный, весь в тревожных думах, сел в повозку.

Спустя две-три недели Мустафа паша опомнился. Он давно позабыл, что наговорил другу, а что помнил – о том пожалел: все-таки османский армянин не воин, похоже, убивать боится, отрезанные головы ему не нравятся. Не стоит терять друга из-за такой мелочи. Да и с русскими надо договариваться, срок подходит. Они как бельмо на глазу, хитрые да изворотливые, один Манук бей понимает их ходы и объяснения. То одно хотят, то другое, то с франками, то с австрийцами… Как раз повод, чтобы перед другом повиниться.

Мустафа написал Мануку короткое письмо:

Письмо Байрактара Манук бею от 14 сентября 1808 г.

«Мой верный и сиятельный Манук бей!

Через Кючюк татар Халила получил ваши строки. Если на Дунае и в Рушчуке ваше отсутствие не повредит вашим делам, считаю предпочтительным, чтобы вы находились в Константинополе. Но вы можете поступить так, как считаете необходимым. Мустафа Байрактар».

В письме Байрактар поздравлял друга с высочайшим для иноверца титулом князя и просил приехать, чтобы он сам, визирь, воздал соответствующие случаю почести и наградил его.

…После того как волнения мятежников прекратились, новый великий визирь поручил мне вести переговоры с русскими без посредничества третьих государств и выйти на Прозоровского. Я стал активно работать в этом направлении, об этом хорошо знал султан Махмуд, который приказал визирю присвоить мне титул князя. У меня есть его фирман и письмо великого визиря, где он сообщил об этом.

Из письма Манук бея Овакиму Лазареву.

Неожиданно для дворца Манук бей от титула отказался, возможно, предвидя злобу и недружественное отношение греков к такому назначению, считавшемуся традиционным только для фанариотов. Кроме того судьба друга Манука – Константина Ипсиланти и его престарелого отца Александра, казненного после пыток в Стамбуле, явно не вдохновляла к княжескому званию. Чем выше взлетишь в этом государстве, тем опасней и ближе плаха.

Возможно, Манук шестым чувством уже чуял поражение Мустафы. Но что бы там ни было, Манук бей отблагодарил султана Махмуда и, к недоумению многих, попытался отказаться от невиданной для армянина чести – титула князя.

По словам Манука, которые приводит верный Папик, сопровождавший его в поездках, султан Махмуд принял Манука очень ласково, осведомился о здоровье, спросил, «что слышно о русских», а учтивый Манук в цветистых выражениях отвечал на его вопросы.

Но когда султан Махмуд, слегка возвысив голос, объявил, что решено назначить его воеводом Молдавии, Манук столь же учтиво дослушал фирман до конца, пал ниц перед троном и, поцеловав подол султана, воскликнул:

– Мой благоденствующий падишах, да будут велики твои деяния! Я очень благодарен за столь высокую честь, пожалованную вашему верному слуге! Но для меня будет еще большей честью, если великий падишах оставит меня при Мустафа-паше, с которым меня может разлучить только смерть!

И добавил:

– Да продлит Аллах священные дни ваши! В Молдавии на этом месте правит ваш преданный слуга, Скарлат Каллимаки, и да продлит Аллах его дни!

Надо полагать, султан онемел от удивления, так как не помнил другого такого случая и не знал, что ответить. Махмуд II, полутурок – полуфранцуз, был в курсе, что именно Манук бей противился тому, чтобы Мустафа-паша стал великим визирем, да и Мустафа поначалу отнекивался… Но султан Махмуд убедил пашу, что он сам молод и ему нужен ум и опыт Мустафы. Да, видимо, иноверец не может постичь всю глубину османского величия. С интересом разглядывая красивого, улыбчивого Манука, он незаметным движением подал знак внести чубуки и кофе… А оставшись наедине с Мустафой Байрактаром, ставшим в то время главным визирем, султан Махмуд покачал головой и с завистью произнёс: «Такая преданность! Его ум виден с первого взгляда! Конечно, этот человек из нации Иисуса заслужил доверие, и ты должен прислушиваться к его доводам!». Великая же вещь – преданность в услужении…

Готовясь ехать в Стамбул по приглашению Мустафы, Манук пребывал в тяжких раздумьях, перед ним стоял судьбоносный выбор. В прошлый раз ему очень не понравилась атмосфера в городе. Многое изменилось – и сам Байрактар, и его окружение, где появилось много новых и ненадежных людей.

Очень не понравилась Манук бею жизнь, которую стал вести Байрактар во дворце и за его стенами. Друг коротко, но выразительно перечислял, кому отрубил головы, кого казнил… Жестокая и кровавая чистка янычар, порой без доказательства вины, но для устрашения, привела Манука к мысли, что поговорить надо в гораздо более спокойных условиях, хотя загодя он был уверен, что уже никакой разговор ничего не даст. Байрактаром стал управлять инстинкт власти, никаких слов он не слышал… Да, он нашел и отомстил убийцам Терсеникли оглу – некоему Хафызу из айянской свиты, действовавшему по наущению Сало (Хромого Сулеймана), – изрубив обоих после допроса. Чтобы избежать слухов о своей причастности к убийству Терсеника, Байрактар довёл это дело до конца. Но Мустафа начал большие реформы, не договорившись с улемами, несмотря на предупреждения Манука: «Сделай улемов своими соратниками, без улемов ничего не выйдет!»

Ехать надо сейчас же, пока Мустафа очнулся и не только вспомнил о Мануке, но и создал такие условия, о которых тот не смел даже мечтать. Но тогда надо расставаться и с рушчукскими друзьями и партнерами, родными и близкими. А их было великое множество. Манука знали и любили далеко за пределами придунайских долин. Армяне – путешественники по дороге в Европу через Трансильванию всегда останавливались только у него, получая не только кров и стол. Его гостеприимством щедро пользовались и русские дипломаты, любовно называя «наш Бей-заде».

Так как все его торговые интересы сходились в Рушчуке и в Бухаресте, то подолгу отсутствовать он не мог. В то же время ни в коем случае нельзя оставлять Байрактара одного, чтобы тот не сделал новых ошибок. Только там, находясь в Константинополе, можно еще спасти и визиря, и их общее дело, да и самого себя, ставшего заложником байрактаровской беспечности. Визирь стал легко подпадать под влияние разных льстецов и лицемеров. Манук умел убеждать, но наветы были не по его части и вызывали у него только брезгливость.

16 октября 1808 года Манук бей совершил торжественный въезд в столицу в сопровождении целого кортежа армян с огромным количеством сопровождающей охраны – наряженных в разноцветные одежды конников. Надо было видеть, с какой пышностью встречали Манук бея, какой грандиозный приём в честь своего кумира устроили константинопольские армяне!

Восторженно встречала его многочисленная армянская колония Константинополя. Купцы предвкушали большие льготы благодаря своему кумиру. Духовенство надеялось через него решить в свою пользу нескончаемые, доходящие до драки противоречия с греческой и русской православными епархиями.

Вся процессия направилась в Порту, где Манук бей официально вступил в должность Драгомана, впервые в истории Турции не грека – фанариота, а армянина. Появление Манук бея вызвало сенсацию и в Константинополе. Он уже мог открыто приобщиться к государственным делам и присутствовать на всех приемах иностранных представителей.

Армянская духовная общественность в Константинополе была на вершине счастья, так как всерьёз рассчитывала получить от великого визиря фирман на исключительное обладание святыми местами в Иерусалиме.

«Наступило хмурое утро 15- го ноября 1808 года. Дворец визиря казался пустым – после ссоры с Мануком Мустафа стал избегать шумных увеселений. Несмотря на постный месяц Рамазан, в который турки обыкновенно ничего не делают, он неутомимо продолжал набирать и учить сейменов и уменьшать число янычар, сих опасных охранителей Оттоманского престола. Еще прежде Мустафа Байрактар издал повеление, чтобы мусульмане перестали употреблять слово гяур (неверный), ибо всякой христианин, какого бы ни был исповедания, поклоняется тому же Богу, в которого веруют Мусульмане. Сии и подобные сим человеколюбивые распоряжения окончились ужасным бедствием: 14 – й, 15 – й и 16 – й дни Ноября были днями кровопролития в Константинополе. Янычары напали на сейменов; Верховный визирь, видя, что враги одолевают, своею рукою зажег пороховой магазин и взлетел на воздух. Сказывают, что прежний Султан Мустафа, низверженный при воцарении нынешнего Магмута, лишился жизни. Ноября 16 – го большая часть Константинополя была в пламени».(из записок курьера Краснокутского).

Шла последняя неделя Рамазана. По обычаю, днём мусульмане бездействуют. На берегах Босфора царило лето, кипарисы очаровывали взоры, сады Константинополя зеленели, и в роскошных кронах виднелись плоды. На приёме визиря сеймены блистали роскошью недавно пошитых одежд, а янычары толпились в потрёпанных и неприглядных. Ревность и зависть янычар привели к кровавой стычке у первой же мечети.

Янычары кричали:

Мы под страхом живём,

Без вины, без греха,

Правит нами бандит!

Низложил падишаха,

Стал насильно визирем,

А теперь стал топтать

Янычар и улемов!

Мы пойдём, отомстим!

Вот теперь пусть узнает

Гнев и злость янычар!

Tarih – i – djevdet, IX, s. 21** (Перевод Гоар Рштуни)

Кто-то завопил:

– Кул аякланды!

Как по команде, клич подхватили, и еще более истошно: Кул аякланды! Янычары восстали!

Вдруг толпа задвигалась и, охваченная единым порывом, бросилась к дворцу. Загремели выстрелы, и Байрактар приказал послать войско охранять ворота султана, янычары стали поджигать всё подряд, круша и ломая все, что попадалось на их пути. А под утро с победными криками к ним присоединилась константинопольский черный люд – от мала до велика, даже женщины и дети неслись по узким улицам города.

Манук бей отплыл на корабле со множеством слуг, и встречали его отряды конвоя…»

 «Как-то Вольтер сказал, что палач должен писать историю Англии. Тогда кто должен писать историю турецкую?!»

Нервы у Манука были напряжены до предела. Ему сообщили, что янычары ищут его у стамбульских армян. Искали также сокровища, золото и драгоценности Байрактара, полагая, что он прячет их у себя. Один из богатых торговцев, Нубар- ага, поклялся аге янычар, что Байрактар, еще когда стал великим визирем, перевез золото поближе к своей спальне, да и драгоценностей у него было не так много. Он даже был должен Мануку, Нубар- ага якобы сам присутствовал при их разговоре.

Но в такие смутные времена, да еще в состоянии войны с Россией, победившие повстанцы бродят по всем закоулкам империи и под видом расправы с политическими противниками попросту занимаются грабежом.

Вокруг не осталось ни защиты, ни людей, на которых можно положиться. Всего за несколько дней Турция стала чужой, злобной страной, в которой каждый правоверный мог убивать и грабить. Нет, нельзя здесь оставаться. Надо уходить, и немедленно, в другую страну.

Манук думал о том, как у него сложится теперь с русскими. Теперь он должен искать покровительства у них.

Всем известно, богатому человеку покровитель просто необходим – всегда следует находить подходящих людей и отстёгивать им, чтобы стерегли твоё добро. А сбоку они, вверху или под тобой, разница только в сумме, которую придётся отстёгивать. Все его ожидания насчет улучшения жизни армян и, в первую очередь, его собственной безопасности, рухнули с убийством Мустафы, друга и покровителя. Манук вздрогнул, представив, что он мог принимать Краснокутского во дворце Алемдара… Вот так и спас его русский офицер Краснокутский, сам того не зная… Да и не только он. Секретный российский паспорт и российское подданство тоже помогли, он чувствует себя уверенней, хотя русские друзья всё время меняются. Да и государь российский переменчив в своих настроениях… Правда, русские друзья часто бывают высокомерны – дворяне, своими старинными родами и фамилиями пыжатся, что ли… Ну да Манука такими штучками не удивишь: захотел – заслужил, за деньги купил…

Новая война с Россией могла стать причиной еще больших несчастий и бесконечных восстаний. Здесь оставаться нельзя. Манук сознавал, что жизнь его висит на волоске. Слишком видный он человек, чтобы спрятаться на время – до лучшей поры. Впрочем, разве для турка имеет значение, большой ты человек или маленький? На каждого свой муштари …

Слыша выстрелы с того берега, наблюдая зарево пожаров, они с Папиком поняли, что надо немедленно исчезнуть, и Манук ждал двух надежных друзей – турок, которые вызвались помочь им доплыть до Адрианополя незамеченными.

Неожиданно раздался тихий стук за воротами, кто-то умолял впустить его как можно скорее. К нему или за ним?

Папик, храбрый вояка, никак не соглашался отпереть, хотя за воротами стоял лишь один человек. Но когда тот поклялся Аллахом, что Манук бей спас ему и брату жизнь и он хочет его отблагодарить, Манук всё же подошел. Оказалось, что это сам янычар агасы, и его полк сейчас доберется до ортакёйской виллы Манук бея.

Янычар-ага умолял Манука поскорей спрятаться в соседнем доме, чтобы спастись.

– Манук эфенди, Аллах свидетель, твою доброту невозможно забыть, заклинаю тебя именем Пророка, ты спас нам с братом жизнь в Разграде, теперь наша очередь! Я дам тебе знать, когда можно выехать отсюда!

Мануку оставались секунды на раздумье. А вдруг это предатель, и тогда безвинный сосед тоже потеряет и жизнь, и свой дом – взбешенные янычары спалят все вокруг. Но вдруг он вспомнил этого янычарского агу. Он с братом обвешивали покупателей при продаже мяса, и кади – судья постановил отрубить головы горе-продавцам и повесить их на крюки с тушами баранины. Их мать прислала слугу к Манук бею, умоляла спасти сыновей. Айяном Разграда тогда был Мустафа Байрактар, и Манук бей выкупил обе «головы» за один кисет. И если сейчас он спасется, только одна его голова, выходит, стоит целый кисет, – с усмешкой подумал Манук. – Интересно, чей Бог сохранил ему жизнь в этот раз?..

Но на раздумья времени не было: снизу уже раздавались глухие крики. Манук быстро выбрался через окно на крышу и спустился в соседский сад. Подбежавший хозяин почтительно поздоровался с уважаемым человеком и отвел его в дальнюю комнату, откуда можно было наблюдать за виллой.

Оба, затаив дыхание, смотрели на ворота, облепленные толпой янычар, кричавших, что не место гяуру на земле, если он решил водиться с преступником Байрактаром и прятать у себя его сокровища. Толпа под предводительством того самого янычар-агасы ворвалась в дом и стала обыскивать все углы. На их грубые расспросы Папик отвечал, что Манук не приходил после пожара и никто не знает, жив он или нет. А если жив, то давно убежал…

Янычары победили. Но сможет ли эта армия воевать с русскими? Как и о чём договорятся русские с французами и что останется от княжеств?
Манук бей торопливо натягивал на себя короткую, узкую одежду Папика, темную и неприметную. Он давно отвык от этого цвета, но теперь важного господина Манук бея, сарафа и драгомана Порты, успевшего (или не успевшего) побывать князем Молдовы, в этом скромном одеянии невозможно было узнать…

Папик был давно готов, и через несколько минут двух близких людей поглотила непроглядная южная ночь…

Отсутствие Манук бея сулило массу неприятностей для армян Рушчука. Богатый и влиятельный армянин среди чужих по крови немало платит и за то, чтобы соотечественников не трогали, Повсюду и всегда, как только у мусульманских границ появлялись русские, хуже всего приходилось христианам, так что армяне, сегодня мирно живущие бок о бок с турками и не помышлявшие о новой вражде с правоверными, начали уже бояться за своё пошатнувшееся из-за русских положение. И что им оставалось делать? Трогаться с места.

В первую очередь в Бухарест потянулись его родственники, друзья, близкие знакомые, то есть все, кого могли из-за Манука сделать «козлом отпущения».

Манук же, даже в смятении, хладнокровно оценил ситуацию и боролся за мир в создавшихся условиях.

К несчастью, он ничем не был связан с национальным движением не османских народов и даже собственного, армянского народа. Или болгарского, на территории которого он родился и проживал и, естественно, считал своей родиной. И где национально-освободительное движение существовало в самом зародыше. Манук бей искренне считал, что реформы могут изменить существующее положение, не меняя господства мусульман. Можно быть рядом с властью и даже влиять на власть. Веротерпимость султанской империи казалась вечной и безоблачной.

И вот лишь теперь вдруг ему открылся ее «звериный оскал». Не сразу, но выжив после янычарского бунта, после дикой жестокости обезумевшей толпы, Манук бей выбрал единственный путь спасения – жизнь под сенью единоверцев.

Манук бей и дальновиден был, и умён, но Нострадамусом всё же не был. Разве мог османский армянин, выбравший Россию, предвидеть, что произойдёт с его соотечественниками ровно через сто лет, когда потомки недавних султанов, благоволивших к «сыновьям нации Иисуса», вдруг озвереют, потеряв человеческое обличье? Или с теми же русскими, единоверцами и спасителями, всего лишь через столетие, когда русский генерал станет требовать «Армению без армян», а высокопоставленные чиновники будут закрывать армянские школы и начнут притеснения образованной части армянства, арестовывая и ссылая представителей этой нации?.. А ещё позже оставит на съедение обескровленную армию так называемых единоверцев, не желая больше воевать? Спокойно передав их исконные древние, ею же, Россией, завоёванные, в дар заклятому другу, согнав с места обитания предков?

Родиться не в своей стране – уже неудача. Жить там, оказавшись не таким, как титульная и господствующая общность, – неудача вдвойне. Но огромная, генетически заложенная жизнеспособность, заполнив его кипучую сущность деятельностью, направленную на постепенную и полную (как он надеялся) реорганизацию полубольной империи, захлебнулась. Так тщательно спланированные перемены натолкнулись на самые обыкновенные и вечные человеческие слабости. Империи не сдаются. Они могут только разваливаться. И везёт обычно тем, кто оказался первым осколком Дальше, выучив урок, ему не прощают…

Вся эта возня потеряла для Манука всякий смысл. Политические дрязги турок отныне казались ему бессмысленными. С Турцией Манук бея ничего больше не связывало, и он решил с ней порвать. И свои мысли он откровенно выразил русскому консулу Луке Кирико, с которым был очень дружен. Он подытожил этот разговор, заявив, что не желает больше рисковать собой и если, порывая все свои связи, он многое теряет, то готов к этому, ибо они уже разорваны.

– Эта нация столь же непостоянна, как и неблагодарна! Хватит! Я буду работать только на благо христианских народов! Прежде всего с Россией!

Александр Первый принял Манука с женой у себя в императорском дворце.

«Вынужденный покинуть Рушчук, где я родился и откуда мне пришлось уехать со своими родственниками и друзьями, я решил с вашего благоволения основать и построить город с большим коммерческим будущим в Бессарабии, на месте соединения Прута и Дуная.

Я разрешил два препятствия: купил все Буковинские монастырские имения, 88 имений, принадлежащих им. Общая площадь моих владений около 45 тысяч десятин земли вокруг и Хынчештское имение для обеспечения строительного леса.

У вашего высокопревосходительства осмелюсь испросить повеление выделить 35 десятин земли под строительство города. На этой территории после войны живут беженцы и переселенцы из Турции и близлежащих неблагополучных мест. Они могут работать и платить дань.

Ниже привожу для вашего рассмотрения некоторые условия, которые могут обеспечить развитие этих поселений. В Нахичевани, Григориополе и Мариуполе такие привилегии благотворно сказались на экономике этих городов.

1. Порт будет обладать привилегиями, как Одесский, и должен быть открытым портом.

Население следует:

1. Освободить от подушных налогов на длительное время.
2. На десять лет освободить от всех остальных налогов.
3. Обязать содержать лишь армию, находящуюся в округе.
4. Сделать купцов свободными в империи и за её пределами.
5. Взимать таможенные взносы 15% от рубля в пользу администрации города и нужд общества.
6. Предоставить жителям свободу заселения.
7. Свободное вероисповедание.
8. Всех служащих считать на государственной службе.

От своего имени я беру следующие обязательства:

1. 5 лет платить жалованье служащим, затем содержать их на таможенные взносы.
2. На карантин и таможню выдать 20 тысяч золотых.
3. Построить по одной церкви: православную, католическую и армянскую, а также для каждого вероисповедания, если количество семей превысит 50.
4. Построить две школы, из них одну армянскую, содержать в течение 5 лет, выдавая по 200 золотых на их нужды.
5. Содержать также всех служащих округа, всем колонистам выдать земли бесплатно.
6. Построить дома вокруг центрального рынка и на двух улицах в сторону порта и Карантинный дом.
7. Поддержать материально колонистов.
8. Построить церкви в округе.
9. Построить мечеть для турок, которые, увидев благосклонность правительства к их религии, оставят свои религиозные предрассудки против христиан. Турки нужны для обработки кожи и сафьяна.

Все эти меры приведут к созданию условий для производства пшеницы, дешевого и главного бессарабского продукта, на экспорт.

А город, ваше сиятельное высокопревосходительство, я назову

Александрополем».

Вот что он не успел…

Заселение пустующих земель Южной Бессарабии переселением около полумиллиона армян и христиан из европейской части Османской империи с правами автономного управления, как в Нахичевани и Григориополе, позволяло укрепить позиции России на Черном море и Дунае, расширить торговлю и экспорт зерна из юго-западных районов страны.

Александра I заинтересовала идея открытия нового порта и заселение края за счёт его подданного. Император, как и все его высококровные предшественники, ни на минуту не забывал о том, что город на Босфоре целых полтора тысячелетия был православной столицей… Да и вообще все правители Руси видели этот город во сне своим… А сам Александр I давно считал, что «…Человеколюбие требует, чтоб в наш век просвещения и цивилизации не было в Европе этих варваров».

Манук бей начал строить дороги, заселять сёла, но не успел довести до конца свой план.

А история катилась на своих колёсах вовсе не туда, где он видел избавление. Ровно через 100 лет после его неожиданной и несколько загадочной смерти тоже неожиданно умирает в Пятигорске от сердечного приступа, буквально накануне Октябрьского переворота, правнук Манук бея, последний отпрыск в роду Лазаревых, Семён Семёнович Абамелек-Лазарев. Богатейший человек в России и монархист, он не увидел, как покатилась корона императора и закатилась звезда Российской империи и как было отобрано всё, что накопил его род за два с половиной столетия в России…

ГОАР РШТУНИ

______

* Перевод Г.Рштуни.

* Я не проститутка! (турецк.)

Кул аякланды – янычары восстали