КУЛЬТУРНЫЙ КОД

К 300-летию великого армянского поэта-ашуга

Многовековая армянская поэзия породила ряд гениальных имен, и среди них – выдающийся ашуг XVIII века Саят-Нова (1712 – 1795) – певец любви и справедливости, полулегендарная личность, истинное время рождения которого до сих пор остается спорным в разбросе целого десятилетия… Однако в армянском литературоведении официально принято считать более достоверной указанную выше дату. Поэзия ашуга своими истоками, бесспорно, прочно связана с народным творчеством, с фольклорными традициями. Магическая поэзия Саят-Новы на протяжении последних двух-трех столетий околдовывала и завораживала сердца как грузинских царей и персидских шахов, так и разношерстного, простого люда городских окраин. Он был подлинным глашатаем дружбы народов Закавказья, творя не только на родном армянском, но и на грузинском и тюркском (азербайджанском) языках, что, кстати, долгие годы служило причиной яростных споров интеллигенции и литературоведов Грузии и Азербайджана с армянами о принадлежности гения именно их культуре и этносу, и лишь строки самого ашуга в одном из стихотворений о своем армянском происхождении умерили пыл оппонентов, положив конец беспочвенным притязаниям…
Выдающийся русский поэт В.Брюсов охарактеризовал Саят-Нова как поэта “величественного” и “многообразного”, “чуткого” и “страстного”, видел в нем “одного из тех “первоклассных” песнопевцев, которые “силой своего гения уже перестают быть достоянием отдельного народа, но становятся любимцами всего человечества”. Одаренный поэт, мыслитель и философ, ярчайший представитель русского символизма заявлял, что народ, давший Саят-Нову, тем самым “уже навсегда включил себя в число культурных наций, участвующих в совместном творчестве человечества” (“Русская мысль”, 1916, N9). И посему вполне логично, когда спустя десятилетия, 250-летний юбилей Саят-Новы (исполнявшийся по принятой дате рождения в 1962 г.), по решению Всемирного Совета Мира был отмечен в 1963 г. во многих странах и особенно широко – в Советском Союзе, ознаменовавшими великое культурное событие в жизни армянского народа масштабными мероприятиями, писательскими конференциями, новыми переводами, литературно-критическими и публицистическими статьями известных мастеров пера. Кому не знакомы в переводах на языки мира, и в первую очередь на русский, знаменитые и ставшие крылатыми строки армянского ашуга:

Не всем мой ключ гремучий пить: особый вкус ручьев моих!
Не всем мои писанья чтить: особый смысл у слов моих!
Не верь: меня легко свалить! Гранитна твердь основ моих!

Брюсов справедливо выделяет Саят-Нову среди творцов “нового типа”, считая его “вознесшим поэзию ашугов на недосягаемую до него высоту…”, “мощью своего гения” превратившего ремесло народного певца в “высокое призвание поэта”. Сказано метко: вряд ли в каком-нибудь другом определении правильнее вырисовался Саят-Нова – новый тип народного творца переходного периода армянской истории, ярче была раскрыта тайна величия искусства, связь лирической поэзии Саят-Новы с лучшими национальными традициями прошлого, ценность и знание его поэтического искусства с точки зрения художественного развития в новое время.
Замечательные песни Саят-Новы на языках трех закавказских народов издавна пользовались большой популярностью во многих слоях общества – их с любовью исполняли в Тифлисе на семейных торжествах, различных празднествах, и, распространяясь, они, естественно, приносили громкую славу, все большее признание их творцу. Молва гудела о нем, однако “официально” в печати имя поэта-ашуга появляется довольно поздно. Имя “пишущего совсем по-народному”, “знаменитого” поэта, “великого Саят-Новы” читатель впервые встречает в 1847 и 1851 годах в армянских журналах “Базмавеп” и “Арарат”. Армянская литературная общественность познакомилась с творчеством Саят-Новы благодаря филологу, общественно-политическому деятелю, основоположнику саятнововедения Г.Ахвердяну (1818-1861), когда в 1852 г. в Москве вышел в свет первый сборник армянских стихов поэта. По мнению многих литературоведов, занимавшихся Саят-Новой, это “классический труд”, выполненный с научной точки зрения весьма “умело и добросовестно”. Опубликованным 46 стихотворениям было предпослано обстоятельное введение Г.Ахвердяна.
Однако еще до появления этого труда Г.Ахвердяна, в русской газете “Кавказ” (1851, N1-2) появилась статья о Саят-Нове известного русского поэта Я.Полонского, служившего в те годы в Тифлисе. Благодаря ей русскоязычный читатель впервые получил возможность ознакомиться с гениальным армянским самородком, но, главное, это выступление в печати было первым научно весомым словом о жизни и творчестве великого армянского народного певца, высказанным “человеком со стороны” — “неармянином”. Интересная и многоаспектная статья Я.Полонского, большого друга армянского народа, отразившего в своем собственном художественном творчестве прелесть и “изюминки” тифлисского армянства, явилась знаковым событием в литературной жизни народов многонационального края, составила блестящую страницу в богатой истории армяно-русских литературных и культурных связей.
Разумеется, статья русского литератора в “Кавказе” не случайна: Полонский был связан с видными тифлисскими интеллигентами – армянами, русскими, грузинами. К числу его близких друзей относился и Г.Ахвердян (известный в русском кругу как Ю.Ахвердов). С мая 1848 г. Ахвердян был поглощен работой над подготовкой к изданию “Давтара” (тетради) Саят-Новы. Полонский не только был в курсе этих дел, но с помощью своего армянского друга достаточно подробно ознакомился с песнями великого ашуга. Говоря о “Давтаре”, русский поэт упоминает в своей статье: “Я видел ее у Ю.Ахвердова, любителя армянской литературы и собирателя армянских песен. Ему я обязан возможностью написать статью, предлагаемую читателям…”, выражает уверенность, что “песни Саят-Новы скоро будут изданы”. Поистине вызывает удивление широта историко-философских и эстетических оценок, данных еще в середине XIX в. русским поэтом армянскому ашугу, жившему за целый век до него, глубина проникновения в поэтический мир Саят-Новы, до сих пор Полонскому неведомый и даже чуждый ему. Он предложил характеристики, и поныне, несмотря на последующие заметные достижения саятнововедения, в некотором смысле сохранившие свою научную ценность и актуальное звучание.
В статье Полонского прежде всего привлекает внимание справедливая социальная оценка, данная творениям Саят-Новы. Как пишет автор, “для своего века, для Тифлиса, состарившегося под игом мусульманского владычества, среди разлагающегося смешанного общества, Саят-Нова – исключение в высшей степени отрадное”. “Чувствуешь невольно, — замечает Полонский, — как этот человек должен был страдать, потому что был выше своих современников”. В поэзии Саят-Новы русский поэт обратил внимание на одно весьма важное обстоятельство – исключительную тонкость и глубину поэтизации человеческих чувств, в частности любви. “Вывод” Полонского своеобразен и не слишком устарел до сих пор: “В песнях Саят-Новы мало тех ярких блестящих красок, от которых природа на Востоке часто принимает какой-то странный, мишурный блеск, нет и тех фантастических образов, которые как будто порождает опиум. Вообще в стихах его мало воображения – много чувства: но это чувство, там, где оно высказывает в стихах его, по большей части так глубоко безмятежно, что любовь его похожа на дружбу, дружба – на любовь”. Воздействие армянского ашуга на Полонского оказывается столь сильным, что он завершает свою статью собственным стихотворением “Саят-Нова”…
О трудностях перевода песен Саят-Новы говорить не приходится: они очевидны и обусловлены характерными особенностями поэтической системы ашуга – “буйством” образов и красок, метафор и сравнений, пышностью и в то же время лаконичной меткостью языка, глубиной мыслей и чувств, нюансами настроений, “жемчугом” речи…
“Не всем мои писанья чтить: особый смысл у слов моих!” – восклицал поэт, словно предостерегая своих будущих переводчиков от необдуманных и неоправданных вольностей и лингво-стилистических “шалостей”. К счастью, у него оказались довольно добросовестные и дотошные интерпретаторы, начиная с В.Брюсова и кончая целой плеядой отменных русских советских поэтов-переводчиков тридцатых годов и более позднего времени, успешно продолживших и развивших традиции “брюсовской школы” перевода… “Брюсовская” переводческая школа отличалась тем, что мэтр русской поэзии придавал огромное значение сохранению точности, музыкальности и “аромата” подлинника, был противником практики “вольного перевода” и, как образно заметил в свое время литературовед Л.Мкртчян, явился “первым поэтом-переводчиком, блестяще “пересоздавшим” на русском языке “особый смысл” и “особый вкус” лирики Саят-Новы”…
История “русского” Саят-Новы весьма любопытна. Впервые стихотворение прославленного на Востоке ашуга в русском переводе Н.Берга, некогда известного литератора, вошло в опубликованную им же книгу “Песни разных народов” (М., 1854). На этот перевод (“Откуда, чуждый соловей, не плачь, заплачу лучше я!”), довольно долгое время пребывавший в забвении, в конце 60-х годов ХХ века обратил внимание русский поэт И.Поступальский, который написал: “Эта берговская версия песни Саят-Новы звучит не хуже, а, пожалуй, даже лучше кое-каких и переводных, и оригинальных стихотворений, печатавшихся в середине прошлого столетия в русских журналах и альманахах”. Действительно, даже в самом конце XIX и особенно в начале ХХ вв., до выхода в свет брюсовской антологии, многие переводы с армянского по своему художественному уровню были ниже берговского… Таким образом, статья Я.Полонского и перевод Н.Берга по сути долгое время оставались почти единственным источником информации о поэзии Армении. Можно без преувеличения констатировать, что вплоть до самого конца XIX в. не было на русском языке ни одного издания, по которому читатель мог бы составить цельное представление об армянской литературе.
Русских поэтов XIX-XX вв. всегда привлекала и завораживала богатейшая и самобытная армянская поэзия, великие поэты Армении. Они знакомились с жемчужинами поэзии (естественно, в подстрочных или довольно вольных переводах), писали о глубине, мудрости и философском складе поэзии и поэтов армянского Средневековья и более поздних, но не всегда осмеливались прикоснуться к ней, дотронуться “сознаньем и духом” до нее – слишком яркой, музыкальной, живописной и своеобразной она представала перед ними! К переводу поэзии Саят-Нова благоговейно и бережно относились многие видные русские поэты и переводчики, начиная с В.Брюсова, который заметил: “Таким поэтом, как Саят-Нова, может и должен гордиться весь народ; это – великие дары неба, посылаемые не всем и не часто; это – избранники провидения, кладущие благословение на свой век и на свою родину…”
Разумеется, после знаменитой брюсовской антологии “Поэзия Армении” (М.,1916), подарившей русскому читателю целое созвездие гениальных армянских поэтов и их сочинений, в том числе и Саят-Новы, наиболее широко был представлен великий ашуг в русскоязычных изданиях советского периода, в первую очередь в “Антологии армянской поэзии”, готовившейся под редакцией М.Горького в тридцатые годы и вышедшей в свет (к сожалению, после ряда неоправданных цензурных изъятий) в 1940 г., а также в более поздних сборниках переводов поэзии Армении.
В числе русских искусных интерпретаторов Саят-Новы выступили такие маститые и выдающиеся поэты и переводчики, как В.Брюсов (“Ты, безумное сердце! Мне внемли…”, “Ах, почему мой влажен глаз…”, “Чужбина – мука соловья…”, “Угодливо, народный раб!..”, “Каманча”, “Меня и милую мою година та ж родила, знай…”, “Я – на чужбине соловей…”, “Я в жизни вздоха не издам…”, “Твоих грудей гранат – что меч!..”), С.Шервинский (“Твой волос – смоченный рейхан…”, “Жив доколь я, джан…”), М.Лозинский (“Я был в Абаше, я весь мир прошел…”, “Отраден голос твой, и речь приятна…”, “Наш мир – раскрытое окно…”), А.Тарковский (“Благословен строитель, возведший мост!..”, “Твоему суду сердце будет радо…”, “Из-за тебя, красавица…”), К.Липскеров (“Смерть придет ко мне незванно…”, “Мир – ничто”, – мне кто-то шепчет…”, “То, что бархат я, что шелк я…”, “Я лишь слуга ашугов искушенных…”, “Весь этот мир – лишь суета…”), В. Звягинцева (“Невыносимым стал мне песенный мой дар…”, “Яр, мук терпеть не стану, нету силы…”, “В морях любви на дне есть жемчуг…”, “В когтях тоски забыта жизнь моя…”, “Да будут смертному слова мои ясны…”). Среди переводчиков поэзии Саят-Новы были также В. Потапова (“Ты – пенная Кура…”, “Златые пуговки…”, “Пусть попугай поет…”, “Питомица розы…”, “Полуночная звезда…” , “Разве голоден был…”, “Мало радости…”, “Оставь меня!..”), С. Гайсарьян (“О царь, люби закон и суд…”) и др.
Разумеется, не все вышеперечисленные переводы (даже мэтров поэзии) можно отнести к совершенным и адекватным, полностью соответствующим высотам оригинала. Пожалуй, таковых, и в помине нет – ведь общеизвестен афоризм: “перевод – изнанка ковра: узоры блекнут!”. Да и некоторые из маститых поэтов просто отказывались браться за нелегкий и порою неблагодарный (в смысле порою безуспешной творческой реализации) труд. Так, например, выдающийся советский поэт Н.Тихонов, недовольный своей работой над армянской поэзией для “горьковской” антологии тридцатых годов, 25 августа 1935 г. писал московскому куратору сборника К.Микаэляну: “… Я много бился с Кучаком и Саят-Новой, но они во много сильнее меня. И те слепые слепки, что получались по-русски, я под конец с досады просто уничтожил. Я смотрел Брюсова и должен сознаться, что он сделал, по-видимому, все, что мог, и со звуковой стороны все-таки едва приблизился к могучему движению стиха этих далеких поэтов. Красочность их почти непередаваема по-русски… Я оставил их в покое…”. Видный переводчик М.Лозинский, также с высочайшей ответственностью работавший над Саят-Новой, признавался К.Микаэляну в одном из своих писем 1935 года: “…получив от Вас Саят-Нову, я похолодел, но сделал над собой героическое усилие, сел за работу – и работал с наслаждением. Поэзия Саят-Новы – великолепна! Я и раньше знал и любил его. Теперь страшусь Вашего суда… Если требуется что-нибудь изменить, постараюсь сделать это, во славу Саят-Нова…”. Поистине, гений великого ашуга и соблазнял, привлекал переводчиков, и настораживал, отпугивал их – “справятся ли” с этой ношей, с этой колоссальной вершиной Поэтического Слова?…
…Н.Тихонов, так и не осмелившийся опубликовать свои уже сделанные переводы из Саят-Новы, но прекрасно понимавший и ценивший его поэзию, дал позднее замечательную характеристику ашуга в своей юбилейной статье “Гремучий ключ” (1963): “Мы слушаем поэта как свидетеля, как судью своего времени, но для нас особое значение имеет то, что сказано им как человеком, чувствовавшим силу слова и веру в свое призвание. Раскрывая книгу Саят-Новы, читаем строки, полные достоинства, глубокого смысла и поэтической силы… Ашугом ашугов был Саят-Нова. Он был велик необычайным лирическим своим талантом. Непревзойденный мастер стиха, блещущего всеми красотами образности, стиха музыкального, удивительного, виртуозности небывалой… Он имел удивительные способности. Его поиски новых средств изобразительного и насыщенного звукописью до предела стиха до сих пор вызывают восторженное удивление знатоков. Голос, дошедший до нас, звенит, и гремучим ключом кипят драгоценные поэтические строки Саят-Новы!”.
С этой оценкой могли бы согласиться и все другие видные русские поэты-переводчики, когда-либо соприкоснувшиеся с поэзией великого армянского ашуга.
Саят-Нова вечен и непобедим в веках, потому что общечеловечна и понятна его бунтующая гражданская и страстная романтическая лирика, высокая поэзия Всепобеждающей Любви и Вечной Истины…
Действительно, как метко охарактеризовал себя сам поэт, прекрасно знавший о безмерной любви людей к своему Слову, звучавшему от предгорий и теснин Кавказа до знойных аравийских пустынь: “Гранитна твердь основ моих!”

Роберт Багдасарян, доктор филологических наук

18.07.2012
Опубликовано в газете «Голос Армения» № 78, 19.07.2012