ОБЪЕДИНЕНИЕ ПИСАТЕЛЕЙ «ДАР»
(Из цикла «Мой Петербург»)
9 ноября 1910 г.
«В дополнение к донесениям от 8 сего ноября за №№ 15582 и 15602 докладываю Вашему Высокопревосходительству полученные во вверенном мне отделении сведения о происходивших 9 сего ноября волнениях учащейся молодежи столичных высших учебных заведений по случаю дня погребения умершего Л.Н. Толстого».
Так начинается доклад начальника Петербургского охранного отделения полковника Михаила фон Коттена министру внутренних дел П.А. Столыпину от 9 ноября 1910 года, составленный на основании материалов о студенческих демонстрациях в столице. Студентов на улицы Петербурга вывела смерть Льва Толстого – кумира молодежи России.
Заглянем в частное письмо слушательницы курсов при Санкт-Петербургской биологической лаборатории, отправленное ею в Томск спустя десять дней после описываемых событий.
«Дорогие папа и мама! Простите, что долго не писала вам, время было такое беспокойное, захватывающее. Смерть Толстого вызвала брожение среди людей, в особенности молодежи. Все мы волновались ужасно, каждый день у нас собирались сходки, вырабатывали программу чествований Льва Николаевича. Послали Черткову (издатель Толстого – А.М.) телеграмму приблизительно такого содержания: «Мы, курсистки курсов Лесгафта, глубоко скорбим о незаменимой утрате светоча жизни, народного печальника и друга, будителя человеческой совести и борца против насилия и произвола».
…«В 12 часов дня была отслужена в Армянской церкви панихида по покойном Л.Н. Толстом, на которой присутствовало около 200 человек молящихся, преимущественно армян, и незначительная часть учащейся молодежи», – продолжает фон Коттен.
Среда, полдень. Слух о том, что на Невском проспекте, в армянской церкви Св. Екатерины в эту самую минуту совершается поминальный молебен, мгновенно разнесся по столице. Не успели молящиеся разойтись, как церковь вновь заполнилась – универсантами и курсистками. Выясняется, на входных дверях Университета и Высших (Бестужевских) женских курсов, что на 10-й линии, кто-то вывесил объявление о том, что пополудни в армянском храме состоится панихида.
Заупокойный молебен по человеку, отлученному от Русской Православной Церкви и проклинавшемуся ею на каждом шагу, да еще при отсутствии евхаристического общения между Русской и Армянской Церквами, мог бы послужить серьезным поводом к напряжению отношений между Церквами.
Неприязнь Церкви к Толстому давно достигла точки кипения. Еще в 1883 году с подачи перестаравшихся членов Синода на стене храма Иконы Божией Матери «Знамение» в селе Тазово Курской губернии (чтобы поближе к Ясной Поляне) появилась жутковатая роспись «Лев Толстой горит в аду». Дальше больше: стали выпускаться утюги с барельефом писателя на поддувалах (скептики приглашаются в частный Музей утюга в Переславле-Залесском), чтоб постоянно «жарился», а хозяйки могли поплевать в него. А уж со скольких амвонов в адрес писателя раздавались анафемы, навязанные подневольным батюшкам!..
….Кто же был этот благородный священнослужитель, посчитавший невозможным прощание с великим писателем без заупокойной молитвы? Трудно ответить достоверно, который из двух священников указанной в отчете церкви Св. Екатерины взял на себя такую ответственность – Григорий Григорьевич Тер-Григорянц или Николай Иванович Кюрдян (1880–1937)? Если о первом сохранились лишь крохи устных воспоминаний, то о втором имеются достоверные сведения.
После закрытия храма и национализации прицерковных домов на Невском проспекте, в одном из которых до революции проживали священнослужители, Кюрдян с супругой переехали в город Слуцк (Павловск) под Ленинградом и еще некоторое время, невзирая на запреты, продолжал свое служение. Летом 1937 года Николая Ивановича арестовали «за контрреволюционную деятельность», и особая тройка при Управлении НКВД по Ленинградской области приговорила его к расстрелу по популярной 58-й статье. 14 декабря Курдяна казнили и похоронили в общей могиле в Левашовской пустоши. (В той же пустоши, к слову, погребен о. Павел Флоренский.)
Теперь выведем на первый план фигуру, которая, вполне возможно, повлияла на решение священников отпеть Толстого. Князь Симеон Симеонович Абамелек-Лазарев (1857–1916). Крупнейший промышленник, один из богатейших людей России, замечательный востоковед, археолог, благотворитель и меценат, он являлся пожизненным главой армянской общины Петербурга и имел огромное влияние на Армянское церковное управление. Симеон Симеонович и его жена Мария Павловна (урожденная Демидова) были связаны близкой дружбой со старшей, любимой дочерью писателя Татьяной Сухотиной-Толстой. Их взаимная привязанность зародилась в Тульской губернии, где Абамелек-Лазарев владел имением рядом с Ясной Поляной. Князь часто бывал у Толстых, тепло общался с писателем и любил фотографировать его в кругу семьи. К тому же родной дядя Симеона Симеоновича генерал-майор князь Артемий Давидович Абамелек, к тому времени покойный, был женат на Екатерине Николаевне Толстой, тогда уже тоже покойной.
Вернемся к панихиде. Многие полагают, что если она прошла в церкви Св. Екатерины, то и вынос тела состоялся отсюда. Нет, конечно. Толстой умер под Липецком и 10 ноября был похоронен в своей усадьбе Ясная Поляна. (Армянские студенты из Москвы участвовали в похоронах великого писателя, несли его гроб. Широко известна фотография, на которой М. Бархударян, Е. Ходжамирян, Р. Парон-Саркисов, О. Мебурнутов несут на плечах гроб Толстого.)
…А столичная молодежь в тот ноябрьский день стекалась к церкви Св. Екатерины. Были депутаты, были писатели… Опоздавшие к молебну требовали совершить его снова, и армянское духовенство совершило молебен вторично. «Церковь уже не могла вместить всех молящихся, значительная часть которых стояла на паперти и во дворе при Армянской церкви. По окончании панихиды все находившиеся на паперти и на церковном дворе пропели «Вечная память», после чего вся толпа стала выходить на Невский проспект с намерением устроить шествие по Невскому проспекту». Полицейские оцепили Невский и некоторое время сдерживали толпу, требуя прекратить пение. Никто на них не обращал внимания, молодежь пела еще дружнее, воодушевленнее и решительно прорвала цепь городовых, направляясь в сторону Адмиралтейства.
«Патрули полиции расположены по всему Невскому. Местами в виду скопления народа, останавливаются вагоны трамваев. Сквер Казанского собора оцеплен пешей полицией с винтовками. Усиленные наряды на мостах Аничковом и Полицейском. Местами конная полиция выезжала на панели». Подоспевший взвод жандармов рассеял молодежь, и тогда лидеры шествия призвали собраться у университетской столовой на Васильевском острове. Полиция перерезала им путь у Дворцового моста, но и это не помогло: студенты небольшими группами добирались до условленных мест и вновь сливались в колонны. Первая группа собралась на углу Тучковой набережной и Среднего проспекта. Другие с обнаженными головами и пением «Вечная память» направились к Большому проспекту, еще одна группа двигалась к Горному институту… К вечеру, тем не менее, полицейские наряды рассеяли их.
Тут и революционно настроенные элементы активизировались, стремясь превратить мирное шествие в политическую акцию. Наутро они уже агитировали на Высших женских курсах, кликушествовали, кричали об избиении демонстрантов на Университетской набережной и призывали курсисток идти против полиции – протестовать против «бесчеловечных» методов разгона демонстраций. (Заметим, полиция вела себя как никогда сдержанно.) Благоразумные девушки не поддались на провокацию и вынесли свою резолюцию: «Слушательницы курсов находят, что устройство демонстраций на улицах весьма часто сопровождается кровопролитием, что идет совершенно вразрез с убеждениями Льва Николаевича Толстого».
И все же демонстрации были, и задержанные были, – тот же, скажем, Амаяк Назаретян (1889–1937) – один из организаторов той самой, всколыхнувшей Петербург студенческой демонстрации 9 ноября, а впоследствии государственный и партийный деятель. Однако никакого отношения к Толстому это уже не имело…