ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ
Дорога хороша тем, что предоставляет тебе возможность
увидеть новые места и людей…
Наш видавший виды микроавтобус «Форд» напоминал маршрутку для переселенцев. На крыше громоздились перевязанные чемоданы, сумки и баулы, а салон был заполнен женщинами и детьми. В горах детишек стало подташнивать, и водителю время от времени приходилось останавливать автобус.
Я в одиночестве расположился на заднем сиденье. В Горисе в салон вошел новый пассажир, который устроился рядом со мной.
— Русский? – кивнул он мне.
— Наполовину. А что?
— Нет, ничего. На местного просто не похож. Метис, значит…
Надо сказать, сам он тоже на здешнего жителя мало походил. Худой, с ввалившимися щеками, небритый, слегка за 60, а может, и больше. На его голове была забавная бейсболка, из-под которой торчали длинные волосы. Клетчатая рубашка была заправлена в джинсы. Этакий вечный юноша.
— Пить будешь? – он протянул мне банку пива, единственный предмет, который был при нем.
Отказываться как-то неудобно, к тому же в автобусе было жарко.
Он потянул за кольцо «Туборга». Банка с шипением открылась.
— На, пей.
— Спасибо.
Я сделал несколько глотков и спросил:
— А почему ты без вещей?
— А зачем мне вещи? Я тут рядом живу, в Лачине. Сейчас по-нашему Бердзор называется.
Узнав, что мы земляки («Ара, я так сразу понял, что бакинец! Мамой клянусь!»), и не скрывая своего возникшего сразу расположения ко мне, Сашик, так звали моего нового знакомца, принялся обстоятельно излагать свою биографию.
У него оказалось пять официальных жен. Хотел спросить, зачем он каждый раз расписывался, но передумал. Сашик серьезно относился к институту семьи и никаких гражданских браков не признавал. Ну а не везло, разводился – так с кем не бывает!
Три жены разных национальностей – русская, горская еврейка и лезгинка – остались у него после «событий» в Баку. Четвертый брак он зарегистрировал в Ереване, уже после того, как вынужден был бежать из родного города. В столице Армении снова что-то не заладилось с семейной жизнью. И вот судьба забросила Сашика после двух столиц некогда братских, а ныне враждующих республик, в маленький городишко, в котором прежде обитали в основном курды.
Лачинский перевал был узким коридором, дорогой жизни, соединявшей Армению с Нагорным Карабахом. Во время войны здесь шли упорные бои. Курды покинули свои дома, потом, впрочем, стали туда возвращаться, зная, что армяне к ним относятся благосклонно. Особенно к езидам, их христианским соплеменникам.
Из рассказа Сашика я понял, что жизнь в Бердзоре тихая и провинциальная. К восьми вечера городок засыпает, одни собаки лают на улицах. Не разрушенные войной дома заселили сразу. Потом появились хозяева и пострадавших от артобстрелов жилищ. Армяне народ мастеровой, быстро восстановили город, благо совсем небольшой. Почти каждый бердзорец обзавелся спутниковой тарелкой.
— Этот Иран… Ты не представляешь, что за чушь они показывают! Целый день мулла лекции читает по телику. Кому это надо! Помнишь, как раньше было? Персы при шахе с Америкой дружили, с Европой дружили… Весь Баку слушал по радио Тегеран, рок-музыку крутили. А сейчас один аман-аман крутят, — Сашик улыбнулся своим беззубым ртом.
— А ты, тезка, где в Баку жил?
Сашик начал рассказывать про свой двор на Монтино, как они, монтинские пацаны, «за чувихами ухаживали и чушек гоняли».
— А теперь, видишь, что случилось. Чушки нам пинок под зад дали. Это, мамой клянусь, они нам так отомстили. Ведь ты сам знаешь, как мы над чушками издевались. В Баку на их языке вообще никто не хотел говорить, все по-русски. Даже городские ребята-азербайджанцы своих чушек не любили. А сейчас там одно чушкарье живет. Засрали наш Баку!
— А что ты в Горисе сейчас делал?
— К теще ездил. Ей 92 года, Арусяк, жена моя, просит, езжай к маме, посмотри, как она. Как будто я сам не знаю, что надо к маме поехать! Старая совсем теща.
Мужчина ответственный и серьезный, Сашик совершал эти поездки из Бердзора в Горис и обратно с завидной регулярностью, буквально через день. Долгожительница-теща находилась под присмотром внуков, с которыми жила. Но разве на эту молодежь можно положиться! В любой момент она могла представиться. И надо застать момент, пока труп не остыл. Иначе сгорбленную от тяжелой жизни и прожитых лет старушку невозможно будет в гроб положить.
— Нет, я тебе дело говорю, не улыбайся! У моего кавора сестра так умерла. Скрючилась, в гроб ее не могли уложить. Пришлось кости бедной мертвой женщины ломать… Я тогда слово дал Арусяк, что буду ездить туда постоянно, пока не похороним ее мать. Труп не должен остыть, запомни!
Сашик умолк, задумавшись о чем-то о своем.
Ереван – Степанакерт,
2008