КОММЕНТАРИЙ
Наринэ Абгарян «С неба упали три яблока», Москва, АСТ, 2015 г.
Передо мной лежит только что прочитанная странная книга со странным названием «С неба упали три яблока». Книга-притча, книга реалистическая в своих самых казалось бы мельчайших деталях и в то же время глубоко мистическая – о взаимосвязи всего сущего: жизни человека, вишни, камня…
Жизнь маленькой деревушки Маран, затерянной высоко в горах, полна однообразного ежедневного тяжкого труда, жизнь на выживание. Но и… «Нет ничего разрушительнее безделья, – любил повторять отец, – безделье и праздность лишают жизнь смысла». Её обитатели имеют странные фамилии, и российский читатель не сразу поймёт, что деревушка армянская: окончания фамилий не «янц», а «анц» и редко «янц»: Кудаманц, Ейбоганц, Шлапоканц, Шалворанц (корни фамилий часто из русского языка – Ейбоганц от того, что вернувшийся с войны крестьянин постоянно повторял «Ей Богу!», Шлапоканц из-за шапки и т.д.… – трудно сказать: реальность здесь или добродушная авторская ирония). Замена «я» на «а» в окончании фамилии – особенность местного диалекта тех мест, где увидела свет русская писательница (ибо живёт и пишет на прекрасном русском языке) армянского происхождения, Наринэ Абгарян. Мой отец, армянин, рассказывал, что до прихода советской власти «янцев» было много, а затем звонкое цокающее «ц» стали массово удалять, оставив обрубленное «ян» («Ц» акцентировало родовую древнюю линию, а коммунисты начинали новую историю, отбрасывая прошлое, намекающее порой на небезопасное социальное происхождение), однако мне лично всегда не хватает в армянских фамилиях этого горделивого цоканья в конце.
Когда начинаешь читать книгу, не сразу понимаешь к какому народу-племени и времени, каким краям относятся жители этой деревеньки высоко в горах, где ближе к Богу, а не к человечеству – возможно, так и задумано автором. Они живут как бы вне обычного человеческого пропитанного политикой времени, они живут в особом космическом времени, в особенном пространстве… Возможно у автора это получилось так, чтобы усилить ноту общечеловеческую, космогоническую. Поэтому нет в этой книге столь частого для армянских авторов национального выпячивания. И вместе с тем автор удивительно внимателен к каждому бытовому оттенку существования этих людей – от приготовления пищи (полузабытых армянских блюд с тщательным описанием их сложнейшей рецептуры) до сельского труда обработки земли, содержания домашней живности, с бесконечными стирками, мойками, тщательной уборки домов рачительными хозяйками… То, что происходит с соседом в деревне, для жителей гораздо важнее того, что происходит в долине: смены политических систем, войны, языки которых время от времени дотягиваются сюда и отхватывают навсегда у деревни самых молодых и работоспособных. Войны даже не конкретизируются, а упоминаются так: первая, вторая, третья, большая резня… Примечательно, что на протяжении повествования ни разу не мелькают признаки присутствии в домах её обитателей не то что телевизора, но даже радиоприёмника… Сны, видения, приметы для этих людей гораздо важнее и значимее, как будто обитатели Марана живут в особом времени, в особом пространстве. Сны, видения, приметы служат предметами, стóящими обсуждения. Не говоря уж о самих событиях села: чудовищного землетрясения, поглотившего пол-деревни, нашествия саранчи, засухи и голода, уничтожившего всех самых малых детей, кроме одного, самого слабенького Акопа, оставив ему способность узреть в ночной темноте отлетающие к небу голубые огни душ и мучительный дар предвидения… И даже явление призрака своей покойной жены полуграмотный честный кузнец Василий принимает без удивления, как нечто несомненное, предвестник неких серьёзных судьбоносных изменений, а каких – не его человеческого ума дело…
И появление роскошного павлина, которого по ошибке (?) вместо петуха прислали с курицами из долины, его странное поведение, когда в определённое время птица вставала на край обрыва, куда рухнуло полдеревни, и оглашала окрестность мучительно тоскливым криком… Люди Марана, кузнец и его жена действуют не столько разумом, а интуитивно, чувствуя в этой совершенно ненужной в хозяйстве птице своё непостижимое им значение, аккуратно за ней ухаживают, и хоронят почти как человека: на краю обрыва, огородив могилку кованой решёткой… Они мало разговаривают, но чувствуют присутствие великой Тайны в мире, всё связующей и человеку непостижимой. «Обедали в тишине и умиротворении, говорили мало и в основном – на отвлечённые темы, и было столько ненавязчиво-привычного в звяканье ложек, в просьбе передать соль или кусочек сыра, в суховатой горбушке домашнего хлеба или в глотке воды, что Анатолия впервые ощутила жизнь не как данность, а как дар…»
И лишь как намёк на разгадку одной из множества тайн, которые нас окружают, в конце повести русская девушка, художница Настасья из далёкой России, очищая заброшенную и пролежавшую столетие в пыли на чердаке картине, обнаруживает изображение рыцаря-крестоносца в латах и павлина с гранатовыми глазами у его ног – армянского короля Киликии крестоносца Луизиньяна, от которого, оказывается, ведёт род её мужа, людей, превратившихся в обычных крестьян.
Книга ничего не объясняет в цепи странных событий, а как бы указует на непостижимость их человеком. Книга не объясняет, а указывает на безусловное присутствие и безусловную непостижимость Высших Сил. По сути, её главная тема на осязаемом нами уровне – это борьба жизни и смерти, как из-под смертоносных глыб чудом нет-нет и вырвется живительный росток, новая надежда. Такова история кузнеца Василия и Анатолии, которые почти в библейском возрасте родили девочку. Я врач и знаю – такие случаи были, но они быстро забывались и тем более не систематизировались. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!»
Книга напоминает, что уныние – один из человеческих грехов: бывает, жизнь выстаивает в самых невероятных условиях, и никогда не следует падать духом….